Не оглядывайся!

Небольшие дела решались детективами в одиночку, более сложные – группами. Всего в год набиралось от четырнадцати до пятнадцати тысяч дел. Приходилось разбирать заявления от людей, которые хотели поставить на улицах лотки; продавать на рынке искусственные цветы и фигурки троллей из теста; некоторые собирались митинговать против чего-либо, например, нового тоннеля. Нужно было наладить автоматический контроль за транспортом. Люди приходили, кипя от возмущения, рассматривали собственные фотографии, на которых они пересекали сплошные линии разметки и проезжали на красный свет. Они сидели, кипя от ярости, в комнате ожидания, тридцать-сорок человек в день, сжимая в дрожащих руках кошелек под курткой. Арестантов надо было приводить на суд присяжных, за ними нужно было следить и уводить их. Сотрудники Управления приходили с ходатайствами об отгулах и прошениями об отпусках, их тоже нужно было обрабатывать-и день уходил на все эти дела и делишки. На четвертом этаже находился отдел Права и обжалования, в котором работали пять юристов, сотрудничавших с полицией. Пятый и шестой этажи занимала окружная тюрьма. На крыше был «двор» для прогулок заключенных-оттуда они могли бросить взгляд на небо.

Отдел криминальной полиции был лицом Управления и предъявлял повышенные требования к гибкости и терпеливости полицейских, которые несли службу постоянно. Жители города обрушивали на них почти нескончаемый шквал обращений об украденных велосипедах, сбежавших собаках, кражах со взломом и всевозможных кляуз. Вспыльчивые отцы семейств из элитных районов, застроенных виллами, звонили и жаловались на неосторожное вождение на соседних улицах. Изредка слышался всхлипывающий голос, жалкие попытки сообщить о жестоком обращении или насилии, утопающие в отчаянии и обрывающиеся мертвыми гудками в трубке. Еще реже раздавались звонки по поводу убийства или исчезновения. В этом шквале звонков сидел Скарре и ждал. Он знал, что дождется, он чувствовал, как напряжение растет, пока время движется сначала к вечеру, а потом и к ночи.

Когда Сейеру позвонили второй раз, была почти полночь. Он дремал в кресле с газетой в руке, в его крови медленно растворялся глоток виски. Он вызвал машину и через двадцать минут уже стоял в офисе.

– Они приехали на старой «Тойоте», – лихорадочно докладывал Скарре. – Я ждал их снаружи. Ее родителей.

– Что ты им сказал?

– Уже не помню. Я нервничал. Сначала они позвонили, а через полчаса приехали. Они уже уехали.

– На медэкспертизу?

– Да.

– Это точно она?

– У них с собой была фотография. Мать сразу же описала, во что она была одета. Все совпадало, от пряжки на ремне до нижнего белья. На ней был специальный бюстгальтер для занятий спортом. Она очень много тренировалась. Но ветровка не ее.

– Ну и дела!

– Трудно поверить, правда?- Скарре ничего не мог с собой поделать: его глаза сверкали от возбуждения.- Он оставил нам след, просто так. В кармане лежали пакетик с леденцами и зеркало в форме совы. Ничего больше.

– Оставить собственную куртку, этого я не понимаю. Кто она, кстати?

Скарре заглянул в записи.

– Анни Софи Холланд.

– Анни Холланд? А что с медальоном?

– Это ее парня. Его зовут Хальвор.

– Откуда она?

– Из Люннебю. Они живут в районе Кристал, дом номер двадцать. Это фактически та же улица, на которой ночевала Рагнхильд Альбум, только немного дальше по дороге. Странное совпадение.

– А как ее родители?

– Перепуганы до смерти, – сказал Скарре тихо. – Чудесные, порядочные люди. Она без конца говорила, он почти ничего не сказал. Они уехали вместе с Сивеном.

Сейер положил в рот леденец «Fisherman's Friend».

– Ей было всего пятнадцать лет,- продолжал Скарре.- Ученица общеобразовательной школы.

– Что ты говоришь! Пятнадцать? – Сейер покачал головой. – Я думал, она старше. Фотографии четкие? – Он провел рукой по своим коротким волосам и сел.

Скарре достал папку из архива. Фотографии были увеличены в двадцать-двадцать пять раз, а две-еще больше.

– Ты когда-нибудь видел следы сексуального насилия?

Сейер покачал головой.

– Это не похоже на сексуальное насилие. Это что-то другое. – Он пролистал всю пачку. – Она лежит слишком красиво, выглядит слишком красиво. Как будто ее специально уложили и накрыли. Никаких ран или царапин, никаких следов сопротивления. В некоторых местах волосы выглядят так, будто их специально пригладили. Сексуальные маньяки так не действуют, они демонстрируют силу.

– Но она же раздета?

– Ну и что?

– Что ты можешь сказать на основании фотографий? Навскидку?

– Точно не знаю. Куртка накинута на плечи так бережно.

– Своего рода забота?

– Посмотри на нее. Тебе так не кажется?

– Да, согласен. Но что это может быть? Убийство из сострадания?

– В любом случае, этот человек испытывал к ней какие-то чувства. Добрые чувства. Так что, возможно, они были знакомы.

– Долго нам ждать доклада, как ты думаешь?

– Я потороплю Снуррасона, чтобы он сделал все как можно быстрее. Очень плохо, что нет никаких следов. Несколько никуда не годных фотографий и таблетка. Ни окурка, ни даже палочки от мороженого.