Не оглядывайся!

Ее плечи задрожали. Он терпеливо ждал, зная, что нельзя двигаться, нарушать тишину или как-либо еще мешать ей. Она приближалась к тайне. Он провел множество подобных разговоров и чувствовал, как сгущается воздух вокруг них. Ее что-то беспокоило, что-то, о чем она не осмеливалась думать.

– Я какое-то время слушала, как они кричали друг на друга, – прошептала она. – Хеннинг был в ярости, у него бурный темперамент. Я накрыла голову подушкой, я боялась слушать дальше…

– Продолжайте.

– Я слышала, как шумел Эскиль – наверное, он сидел и бил по столу кружкой, – а Хеннинг ругался и хлопал дверцами буфета.

– Вы различали отдельные слова?

Теперь задрожала ее нижняя губа.

– Только одну фразу. Самую последнюю перед тем, как он кинулся в ванную. Он выкрикнул ее так громко, что я испугалась: вдруг соседи услышат. Испугалась, что они могут о нас подумать. Но ведь нам было нелегко. Ребенок, который все время вел себя просто ужасно… У нас ведь был уже старший сын. Магне всегда был таким тихим, он таким и остался. Он никогда не шумел, слушался, он…

– Что вы услышали? Что он сказал?

Внезапно внизу в магазине зазвенел колокольчик и открылась дверь. Две женщины ходили по комнате, с восхищением разглядывая все великолепие вязаного ассортимента. Фру Йонас вскочила и рванулась в магазин. Сейер остановил женщину, положив руку ей на плечо.

– Скажите мне!

Она склонила голову, как будто ей стало стыдно.

– Хеннинг дошел почти до предела. Он до сих пор не может простить себе этого. И я больше не смогла жить с ним.

– Скажите мне, что он сказал!

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом. И это уже не имеет никакого значения. Эскиль мертв.

– Но он же больше не муж вам?

– Он отец Магне. Он рассказал мне, как стоял в ванной и дрожал от отчаяния, что не смог стать таким отцом, каким должен быть. Он стоял там, пока не успокоился, потом хотел вернуться и попросить у Эскиля прощения за то, что рассердился. Он не хотел ехать на работу, не решив эту проблему. Наконец он вышел на кухню. Остальное вы знаете.

– Скажите мне, что он сказал.

– Никогда. Ни одной живой душе.

Отвратительная мысль, которая укоренилась в его голове, пустила побеги и начала расти. Он видел так много, что его нелегко было удивить. Эскиль Йонас был всего лишь ребенком…

* * *

Он забрал Скарре из отдела и пошел вместе с ним по коридору.

– Поедем посмотрим на восточные ковры, – предложил он.

– Зачем?

– Я только что говорил с Астрид Йонас. Я думаю, она страдает от ужасного подозрения. Того же, что и я. Что Йонас частично виноват в смерти мальчика. Я думаю, именно поэтому она от него ушла. Но при этом она до смерти боится этой мысли. Мне еще кое-что пришло в голову. Йонас ни словом не обмолвился о несчастном случае, когда мы с ним разговаривали.

– Разве это так странно? Мы же пришли говорить об Анни.

– Очень странно, что он не упомянул об этом. «Больше не надо сидеть с детьми, – сказал он, – потому что жена съехала». Он не сказал, что именно тот ребенок, с которым сидела Анни, мертв. Даже когда ты заговорил о фотографии, висевшей на стене.

– Он наверняка не осмеливается говорить об этом. Прости меня за бестактность, – Скарре вдруг понизил голос,- но ты вот пережил потерю очень близкого человека. Легко ли тебе говорить об этом?

Сейер был так поражен, что остановился как вкопанный. Он почувствовал, как побелела его кожа.

– Естественно, я могу говорить об этом,- ответил он наконец.- В ситуации, когда я почувствую, что это действительно необходимо. Если вещи поважнее, чем мои чувства.

Ее запах, запах ее волос и кожи, смесь химикатов и пота, лоб блестит почти металлическим блеском. Зубная эмаль испорчена таблетками, отливает синевой, как снятое молоко. Белки глаз медленно желтеют.

Перед ним стоял Скарре с поднятой головой, ничуть не смущенный. Сейер ждал. Разве он не сказал лишнее, не зашел чересчур далеко? Разве он не должен просить прощения?

– Значит, ты никогда не чувствовал, что это необходимо?

Он озадаченно смотрел на Якоба Скарре и видел перед собой недоумка. Сукин сын!

– Нет, – уверенно сказал он наконец и покачал головой. – До сих пор не чувствовал.

Он снова тронулся с места.

– Что же, – невозмутимо продолжил Скарре, – сказала тебе фру Йонас?

– Отец и сын ссорились. Она слышала, как они кричали друг на друга. Как хлопнула дверь в ванную, как разбилась тарелка. У Йонаса был бурный темперамент. Она говорит, что он винит себя.

– Я бы тоже винил, – сказал Скарре.

– У тебя есть что-нибудь обнадеживающее?

– В каком-то смысле. Школьный рюкзак Анни.

– Что с ним?

– Ты помнишь, что он был намазан жиром? Вероятно, чтобы счистить отпечатки пальцев?

– Да?

– Наконец установлено, что это. Своего рода мазь, которая помимо всего прочего содержит деготь.

– У меня есть такая,- удивленно сказал Сейер. – От псориаза.

– Нет. Это жир. Таким смазывают собакам больные лапы.

Сейер кивнул.

– У Йонаса есть собака.