Не оглядывайся вперед

Из ответа Михаила: «У нас с женой две дочери, живется трудно. Как раз хотел тебя просить, чтобы ты отказалась от алиментов».

***

Глядя на пухлощекого Гарика (Георгия Марковича) у себя на руках, с закрытыми глазками жадно сосущего грудь, Пелагея вспомнила, как собирала в сумочку все свои драгоценности – всё накопленное за годы сытой, благополучной жизни… как по первому снегу шла к трамваю… как садилась…

Месяц назад, в июне 36-го, аборты запретили… А тогда, в конце 35-го, еще было можно, только надо было платить (с 1930-го аборты стали платными.)

…Вспомнила, как шла, как садилась… как в трамвайной давке перебирала свой разговор с Марком: « – Перебьемся… – Ты, может, и перебьешься, а я уже не вытяну. – Мамука, я тебя не пущу! – Интересно, чем держать будешь?..» В первый раз укусила своего Марка… И так больно!..

…Вспомнила, как сходила с трамвая… как открывала у скупщика сумочку… как, открыв, поняла… Что поняла?.. Вот это, сосущее сейчас изо всей силы грудь – вот это вот поняла. То, что бог (тот, из отцовского молитвенника, перекочевавшего в чемодане из-под московской кровати под кровать американско-поселковую) – бог не спрашивает. И не отвечает. Этот, один и тот же у нее и у трамвайного вора, бог. Не спрашивает и не отвечает. Отвечает она, Полина. Теперь за всех троих малых и одного большого с покалеченными руками и золотым сердцем.

– Ешь, Гарик, ешь… Пока есть, что…

1940

– Мы уносим детей

К старой бабке своей.

Наша баба-яга,

Костяная нога!

Га-га-га! Га-га-га!

Га-га-га! Га-га-га!.. –

кружась «гусём-лебедем», развлекает шумевших и не дававших делать уроки братьев Ляля, вспомнившая свою, четырехлетней давности, роль в детском школьном спектакле.

На минуту братья стихают, завороженные представлением… Но только на минуту… Бедлам возобновляется!.. Невозможно!..

– А хотите, я из вас сделаю волков?.. – показала Лялька большие глаза.

– Хотим! Хотим! – в один голос большой и малый.

– Вот идите в ту комнату… станьте там за занавеской… и ждите… Только надо долго ждать, а то не получится…

Пять минут тишины и спокойной работы над математикой…

– Ну!.. Когда ты из нас сделаешь волков?!

– Когда ты… волков…

Вставая заранее со стула, пятясь к дверям:

– Из таких дураков

Нельзя сделать волков…

– Лялька, адманщица!.. Лялька-объедалка!.. – беготня за ней по квартире с выскакиванием во двор!..

Убегая от братьев, Ляля прячется за спину матери, стоящей в огороде и невесело оглядывающей свой участок (картошку весной засадить было нечем, и Пелагея Петровна засеяла просо – пшенная каша стала регулярным семейным блюдом, вместе с селедкой и хлебом… даже яблок дети – одно название знали…):

– Мама, я к Эльзе пойду уроки учить, а то я так ничего не выучу…

***

Склонившись над тетрадками в квартире Розенштейнов, девочки шепчутся.

– Больше половины отцов у нас в классе сидят… – Ляля.

– Почему сидят?.. – Эльза… – Гринбургов, папа говорит, в Воркуту отправили сразу всех, отца и трех сыновей – значит, было за что. Как-никак – они немцы… Наших же с тобой отцов не берут… Я спросила папу: ты же тоже немец, вдруг и тебя? Он мне и объяснил… Почему, говорит, всех тихо берут, ночью? Вон в коммуналке в общежитском доме в одной комнате все спали, и соседи по кроватям не слыхали – так тихо НКВД сработало… Папа говорит: это чтобы не думали, что тех, кого берут, – сажают. Чтоб не знали, зачем их берут… Может, их для важного государственного дела берут. Для особых заданий. А папа и так на особой работе на заводе. Поэтому его и не возьмут…

Ляля уставилась на подругу, не отрывавшую от тетрадки глаз.

– Споем? – не поднимая головы, предложила та.

– Далёко, далёко за морем

Стоит золотая стена.

В стене той заветная дверца,

За дверцей – большая страна… –

затянула тихонько Ляля…

– Давай лучше эту, – Эльза начала, Ляля подхватила:

– Возьмем винтовки новые,

На штык – флажки! –

И с песнею в стрелковые

Пойдем кружки.

Раз! Два! Все в ряд –

Вперед, отряд!

Раз! Два! Все в ряд –

Вперед, отряд!

Когда война-метелица

Придет опять,

Должны уметь мы целиться,

Уметь стрелять…

1941

По плану «Барбаросса» полный захват Горького немцами был намечен на вторую половину сентября 41-го.

Главной целью бомбардировок в Горьком был Завод им. Молотова. Автозавод. Наряду с автомобилями, выпускавший танки.

Над Окой, автозаводом и Американским поселком кружила «рама» (немецкий самолет-разведчик с двойным фюзеляжем), обстреливаемая зенитками… В небо регулярно поднимали аэростаты («Парастат! Парастат!» – кричала бежавшая следом по дороге поселковая мелкота)…

Над самым высоким на поселке трехэтажным 27-м домом (итальянской коммуной) выросла стоявшая на трех столбах площадка с зенитным пулеметом. Напротив домов меж деревьев «квартировали» в окопах зенитчики. В сотне метров от домов земля была изрыта щелями-укрытиями.