Не опоздать!

Дмитрий Притула Не опоздать! (очерк)

Отработав пятнадцать лет на поликлиническом приеме и в больнице, я считал, что знаю жизнь, но, перейдя семь лет назад на «Скорую помощь», понял, что прежде только догадывался об окружающей жизни. Нет, разумеется, я и прежде не в вольных струях эфира парил, и прежде лечил битых пьяных людей, но лишь «скорая помощь» предоставила возможность составить понимание массовости жителей этого дна.

Субботний вечер, десять часов. У шестидесятилетней выпивающей женщины тяжелый инфаркт миокарда. Надо везти больную, но я не могу найти человека, который помог бы снести носилки вниз. Жильцы дома без звонка и стука входят в квартиру (иные в майках, иные босиком), даже высказывают сочувствие заболевшей: «Все путем, бабуля, все будет гуд-хорошо!» — но ни одному я не могу доверить нести носилки, потому что и самих себя они носят с трудом. Поиски мои оказались безуспешными — во всем подъезде пятиэтажного дома не было ни одного трезвого мужчины. Как всегда, выручили женщины.

А вот другая сценка.

Мужчина увидел из окна, как двое парней копают картошку в его огороде, и он вышел защитить свое добро. Один из парней замахнулся тяжелой палкой, и у людей, ожидавших автобуса в двадцати шагах от огорода, не было сомнений, что парень раскроит череп хозяину огорода.

Но этого не случилось. Потому что мужчина вдруг схватился за сердце, захрипел и упал. И умер. А огородные грабители, прихватив мешок, спокойно удалились. Куда? До закрытия винного магазина оставался еще целый час. Значит, можно успеть продать мешок картошки и купить бутылку. То есть получается, за мешок картошки… человеческая жизнь.

А бывает — и за стакан. Дочь этим стаканом тыкнула свою собутыльницу-мать за то, что та оказалась проворнее и первой опрокинула в рот последний стакан бормотухи.

Да, у пьяниц и алкоголиков свой мир, свои законы, своя нравственность. Вот пьющая семья: пятидесятилетняя женщина, ее двадцатишестилетняя дочь и их двадцативосьмилетний сожитель. Молодые не вычеркивают из своего содружества пожилую женщину только потому, что она — единственный из них работающий человек.

Только не надо понимать, что все они маются, страдают, считают себя отверженными. Нет, отверженные, в их понимании, те, кто не пьет. Они же, как правило, веселы, агрессивны, склонны даже и подшутить над врачом, приехавшим на вызов.

Помню, склонился над сидящим на стуле мужчиной, чтоб перевязать разбитый его лоб. Пока мои руки были заняты бинтом, мужчина потрогал мой халат — достаточно ли он чист, потом наклонился и шумно вычистил свой нос в полу халата. И какие же озорные глаза были у него при этом!

Но я сейчас о другом. Не раз удивлялся, что эти люди нередко живут в хороших квартирах, в то время как многие их трезвые сограждане в условиях гораздо худших. И я спрашивал, каким образом они получили жилье? «А дети на что?» — отвечали мне. «Но где же дети?» И снова в ответ: «А интернаты на что?»

Как-то был на вызове у знакомого директора школы. Пока ждали действия лекарств, разговорились. «Что самое трудное в моей работе?» — спрашивал он. Я гадал. Нежелание детей учиться? Раннее половое созревание? Наконец, сообразил — неблагополучные дети. «Да, главная забота, — сказал он, — некуда девать детей, чьи родители лишены родительских прав. Не хватает мест в детских домах и интернатах. Их мало, не успеваем строить. Да и лишение родительских прав — это самая крайняя мера. Хоть и пьянчуги, но иной раз, смотришь, покормят ребенка, оденут. Лиши их прав — и это с них снимается. Днем мы таких детей покормим в школе, а вечером? Как и где они спят? Не знаете?»

Нет, знаю, езжу по вызовам, вижу…

Вот семеро малолетних детей. Они голодны. Их мать ушла по своим делам и два дня не появляется. Соседка купила детям два батона. Старшие честно разделили их на семь частей, и одну часть скормили младшему, груднику. Теперь он кричит от болей в животе.

Двенадцатилетний мальчик в пустой квартире. Мебель — только койки и табуретки. Правда, телевизор есть и работает. Десять часов вечера. «А где мама?» — «Она четвертый день у дяди Коли». — «А где сестра?» — «Она еще не пришла». Сестра состоит на учете в инспекции по делам несовершеннолетних — ей семнадцать лет, не учится и не работает, вечерами ошивается у гостиниц. «А ты ужинал?» — «Нет». Потому что в квартире поесть совсем ничего нет. Он позавтракал после второго урока, пообедал после четвертого в школе, бесплатно. Это все.

Хороший мальчик, вежливый, охотно отвечает на вопросы, не смотрит на взрослых исподлобья, привычно ожидая от них неприятностей. И учится, что удивительно, хорошо. То есть почти без троек — дневник, разумеется, показал охотно.

Сколько он может терпеть недоедание? На сколько дней уйдет мать в следующий раз? Что придумает мальчик, чтобы раздобыть еду? Мать родительских прав не лишена. Что мальчик сделает через год? Через два? В какую он пойдет компанию, если его пообещают накормить?