— Вот он, рядом. Почему ты не пишешь? Мы переволновались!
— Ты же знаешь, мы работали в совхозе, приезжали поздно… У вас уже кончили убирать свеклу?
— В колхозе — да, в районе — нет. Ты не простудилась? Деньги надо выслать? Домой думаешь, или приехать к тебе? — торопилась спросить Валентина, зная по горькому опыту, что тонкая нить, соединяющая их с Аленой, вот-вот может порваться, ускользнуть.
— Я сама, мамочка! Ужасно соскучилась! Денег не надо, писать не стану, приеду, все расскажу! Ждите с сюрпризом! Если будет грязь, позвоню из Терновки, чтобы папа встретил. Поцелуй его за меня! Ужасно хочу моченых яблок из бочки. Ты мочила нынче антоновку?
— Да, да, — сказала Валентина, но в трубке щелкнуло: так и есть, линию разъединили, не дали договорить.
— Ну вот, жене не нужен, дочери не нужен, — обиженно упрекнул Владимир, садясь на диван и беря газеты, которые принес с собой из кухни. — Хоть беги из дому.
— Ладно уж, не беги, — присела рядом с ним Валентина. — Аленка обещает приехать. С сюрпризом! Там фильм какой-то по программе, может, посмотрим?
— Хочешь — смотри, я устал что-то. — Все еще досадуя, он пошел в спальню, лег на кровать. Но привычка делиться повседневно с Валентиной всем пережитым была сильней поверхностной, несерьезной его обиды. — Да, кадры… Хозяйство с каждым годом сложнее, а в учете, если кто и есть дельный, — вот-вот на пенсию. Хоть бы вы в школе учили ребят бухгалтерии!
— Механизаторов уже хватит? — остановилась в дверях спальни Валентина. — Помнишь, как лет пять назад кричал «сос»? Скажи спасибо Тамаре Егоровне, что наладила в школе подготовку трактористов.
— А мы не помогли? — отложил он газету. — Кто дал машины, мастеров? Никуда бы вы без нас не уехали.
— А вы без нас, — села на свою кровать Валентина. — Сегодня в десятом «а» на комсомольском собрании как раз шел разговор о профессиях. Между прочим, пригласили твоих передовиков. Рассказывали они неплохо… Знаешь, что меня поразило? Сколько было таких собраний, но я как-то считала естественным… Многие ребята слушали как бы со стороны. Будто это их не касается.
— Их это и не касается. Окончат школу, уедут в город. Там асфальт, нормированный рабочий день, — раздраженно сказал Владимир, вновь отгораживаясь от нее газетой. Над развернутым во всю ширину листом виднелась лишь темная его макушка с торчащим посередине светлым хохолком.
Валентина мягко вынула газету из рук мужа.
— Ты обижаешься? На кого? На то, что у ребят есть выбор? Раз они идут в город, значит, нужны там. Сколько настроено заводов в одном лишь Белогорске, а каким будет металлургический! Уйдут, если не сумеем их удержать. Они ведь свободны, понимаешь? Совершенно свободны и всюду нужны.
— Спасибо за урок политграмоты. — Владимир, встав, зашагал взад-вперед по небольшой их спальне. — Как их нужно держать? За руку? И так все дано: иди, работай, вот тебе усадьба, дом, заработки!
— «Усадьба, дом, заработки…» И этим ты думаешь увлечь молодежь? — Валентина с досадой смотрела на мужа: сколько лет они спорят по этому поводу, никак не убедишь Володьку, что времена изменились, все они изменились. — Просто не знаю, как перебороть этот твой «пунктик». Какие у нас сейчас растут дети, ты хоть даешь себе в этом отчет? Математики, историки, кибернетики! Мы их учим в школе мечте, поэзии, учим стремиться в широкий мир, к большим делам, высоким поступкам! А показать, что мир этот рядом, помочь им открыть его для себя чаще всего и не умеем!
— Здравствуйте! — насмешливо скрестив руки на груди, остановился он. — Скажи, что мы пожалели для школы? Нужны мастерские? Пожалуйста, на самом высоком уровне! Кабинеты? Берите средства, закупайте, что необходимо! Экскурсии, вечера, встречи с лучшими людьми, туристические поездки… есть наставники, оплачиваем летнюю практику…
— Успокойся ты, сядь, — сказала Валентина, видя, что муж снова замаячил по комнате. — Это для всех, а ведь каждый человек еще и сам по себе… Ты вот пробуешь отстоять Шулейко. Тебе не безразличен его уход, будто с кровью отрывают… И молодых надо так ощущать… А мы в общем-то равнодушно подписываем справки, не думая о том, что уходит, быть может, такой вот Шулейко, прирожденный животновод или механизатор… Будет парень без охоты слесарить в городе, девушка — сидеть за кассой в магазине, и так вяло, безрадостно пройдет у них целая жизнь. Ты-то ведь понимаешь, Володя, что человек должен иметь дело, в котором чувствует себя мастером, а без этого мается как неприкаянный, порой сам не понимая, что с ним.
— Да, это верно, — сел-таки на кровать Владимир. — Многие именно маются… Но чтобы каждый нашел себя, это ведь мечта, идеал.
— Пока мечта, Володя, пока. Но ведь уже ищем пути… слабо еще, робко, но ищем. Тут надо использовать все. Вот ты сам когда был у нас в школе? Первого сентября, на торжественной линейке? Пришел бы ты, Володенька, на такое вот комсомольское собрание в десятый «а», послушал бы, что хотят ребята видеть вокруг, рассказал бы им, каким будет колхоз через пять, десять лет, как они необходимы для осуществления этого будущего!