Мы смотрели друг на друга. Эва сказала, постукивая ножнами по сапогу:
– Я слышала о тебе, Олег. В Европе… Ты всегда сражаешься за справедливость. Ты взял неприступную крепость Нори Мясника…
– Я там был не один, – проворчал я, скрывая, что польщен.
– Люди Фрэнка напали на твоих людей, – вмешался Сэм. – Парень со шрамом – это Мэнни, проклятая тварь… Ты поможешь нам?
Вопрос был прямой. По-мальчишески прямой.
Я поднялся. Небо затянули плотные тучи. Из пещеры слышались смех, выкрики и песня:
– Похоже, наши уже побратались, – заметил я. – Пошли в пещеру. Завтра… сегодня утром выступаем. Будем искать вашего Фрэнка, пока он не сбежал.
В пещере уже пели новую:
– Останетесь завтра дома, – сказал я, закидывая руки под голову. Танюшка возразила:
– Еще чего!
– Останетесь, – отрезал я. Несколько секунд Танюшка молчала, сдержанно дыша. Потом вдруг прошептала:
– Ты так изменился, Олег… Я иногда тебя боюсь.
Вот оно. Я медленно повернулся к ней. В отсветах огня лицо Танюшки казалось бронзовым, в углах губ и у глаз лежали тени.
– Меня? – тихо спросил я, и голос показался мне одиноко дрожащей в ледяной пустоте струной. – Тань, ты что? У меня же… никого нет, кроме тебя.
– Я знаю. – Она отвернулась, натянув на себя одеяло. – Все, я спать хочу.
Несколько секунд я лежал, глядя в ее затылок. Потом – достал из кобуры под боком наган.
Сунул в рот холодный, пахнущий железом и салом ствол.
Закрыл глаза.
И нажал спуск самовзводом…
Я открыл глаза, плавая в ледяном поту, с бешено ломящимся из горла сердцем. Танюшка трясла меня за плечо:
– Олег, Олег, ты чего?!. Ой!
Это я вцепился в ее запястье, сбивчиво забормотав:
– Тань, ты здесь?!. Ты не ушла?!. Такой жуткий сон…
– Ну сон, сон… – Она погладила меня по вискам. – Ты же не веришь в сны?
– Слишком страшный сон… – Я перевел дыхание, удержал ее руку у своей щеки. – Тань, ты то немногое, что у меня осталось
– Расскажи сон, – попросила Танюшка, устраиваясь у меня на плече.
– Нет, – отрезал я. – Тань, завтра вы со мной не пойдете. С нами не пойдете.
– Ладно. Хорошо, – отозвалась она. – Но вы там осторожнее. Пожалуйста – осторожнее, Олег…
Тучи стали еще гуще, плотней и ниже. Похоже было, что вот-вот пойдет дождь. Часовые неподалеку разговаривали о чем-то, костер над входом горел нехотя, словно его тоже придавило сырое небо.
Эва сидела у огня, завернувшись в плащ и держа ладони на рукояти корды в ножнах. Она смерила меня внимательно-равнодушным взглядом и подвинулась на бревне, давая место. Я подстелил плащ и сел, позевывая и ежась. Внимательно посмотрел на американку:
– Ты что, не ложилась спать?
– Нет, – медленно ответила она. – Знаешь, мне было двенадцать лет, когда я первый раз увидела мертвого… ребенка. Парнишка двумя годами старше меня умер на старой барже. Покончил с собой, до сих пор не знаю – почему. Баржа называлась «Хоуп» – «Надежда»… – Эва усмехнулась. – Мы играли неподалеку, подошли, на нас не обратили внимания… Шериф расстегнул «молнию» мешка, посмотрел… У мальчишки было лицо такого… – она пошевелила пальцами в воздухе, – …сероватого оттенка, но очень спокойное и умиротворенное. Словно ему наконец хорошо… У тебя нет брата или сестры?
– Нет, – покачал я головой.
– Стэн мне тогда сказал, что ничуть не испугался. Мы с ним часто дрались, а когда он умер у меня на руках, у него стало такое же лицо, как у того парня с баржи… А я вот уже четвертый год почти не сплю по ночам. Знаешь, чего я хочу? – Она погладила рукоять корды. – Чтобы Джо, младший брат Фрэнка, погиб раньше своего старшенького. И тот хоть немного пожил бы один – и понял
– Они хорошие фехтовальщики? – спросил я. – Братья Харди?