Не оставляй меня

Меня словно переехал товарный поезд, а еще до операции я был смертельно болен уже несколько недель. Но она не имела в виду, что я выгляжу хорошо. Мама хотела сказать, что я выгляжу живым.

Мне удалось улыбнуться. Ради нее.

– Ты хорошо справился, сын, – сказал отец, – доктор Моррисон сообщил, что все в полном порядке, – он натянуто улыбнулся и отвернулся, кашляя в кулак, чтобы скрыть свои эмоции.

– Тео? – прохрипел я и поморщился от резкой боли в груди. Я неглубоко вздохнул и посмотрел налево, пытаясь отыскать брата. Он сидел, скорчившись в кресле и положив руки на колени. Сильный. Надежный.

– Эй, бро, – сказал он, и я услышал наигранную легкость в его низком голосе, – мама разыгрывает тебя. Выглядишь ты дерьмово.

– Теодор, неправда. Он выглядит прекрасно, – сказала мама.

У меня не было сил пошутить над братом. Я смог лишь выдавить из себя улыбку. Тео улыбнулся в ответ, но вышло как-то натянуто и сухо. Я знал своего брата лучше, чем кто-либо. Я знал, его что-то гложет. Гнев полыхал в нем, как костер, и сейчас это пламя разгоралось.

«Почему?..»

Я обвел взглядом комнату и догадался.

– Одри? Где она?

Атмосфера стала напряженной, и мама подскочила, будто ее укололи. Присутствующие стали обмениваться взглядами, словно над моей кроватью запорхали птицы.

– Уже поздно, – проговорил отец, – она ушла домой.

Мой отец был членом городского совета, и он включил свой голос политика, тот самый, который использовал, когда ему нужно было сказать неприятную правду приятным образом. Мама, воспитательница в детском саду, мастерски владевшая искусством утешения, вмешалась:

– Но сейчас тебе необходим сон. Засыпай. Ты почувствуешь себя гораздо лучше после отдыха. – Она поцеловала меня в лоб, – я люблю тебя, Джона. Все будет хорошо.

Папа обнял маму за плечи.

– Давай дадим ему отдохнуть, Беверли.

Я отдыхал. Я постепенно проваливался в прерывистый, пропитанный болью сон, пока медсестра не поставила мне капельницу. Только после этого я крепко заснул.

Когда я проснулся, Тео был в палате. Одри не было. Мое новое сердце глухо и тяжело забилось. Адреналин снова мог ударить в кровь, или какой там гормон вырабатывается, когда заканчивается то, что, как вам казалось, будет длиться вечно.

– Где она? Скажи мне правду.

Тео знал, о ком я.

– Она улетела в Париж вчера утром.

– Ты говорил с ней? Что она сказала?

Он подвинул стул ближе.

– Какая-то идиотская слезливая история. Будто это была мечта ее жизни и все такое… – его взгляд блуждал по комнате.

– Это не так, – сказал я.

– Она не могла так просто все разрушить, – он провел рукой по волосам. – Черт, не нужно было вообще ничего говорить.

– Нет, – я покачал головой, – я рад, что ты сказал мне. Мне нужно было это услышать.

– Мне так жаль, бро. Три года. Ты отдал ей три года, и она просто…

– Все в порядке. Так даже лучше.

– Лучше? Как, черт возьми, это может быть лучше?

Мои веки налились тяжестью, и мне захотелось закрыть глаза и на некоторое время погрузиться в забытье. У меня не было сил сказать, что у меня нет ненависти к Одри за то, что она бросила меня.

Я предвидел, что это произойдет. Уже больной, с отказывающим сердцем, я видел, как она дергалась и подскакивала, бросая взгляд на дверь, прокладывая путь к спасению от моей болезни и жизни, которая мне досталась. И все-таки было больно – я чувствовал каждый год из этих трех лет, что мы были вместе, словно нож, вонзающийся в мое новое сердце. Но я не ненавидел ее. Я не ненавидел ее, потому что не любил. По крайней мере, не так, как я хотел бы любить женщину – отдавая все, что у меня было.

Одри ушла. Тео мог ненавидеть ее вместо меня. Мои родители могли поражаться ее жестокостью от моего имени. Но я отпустил ее, потому что в тот момент не знал, что она будет последней…

Глава 1. Кейси

Июль, ночь субботы

Я была пьяна.

Иначе зачем я держала в руке мобильник, с большим пальцем, зависшим над домашним номером моих родителей в Сан-Диего?

«Пьяные звонки. Но только не бывшему».

Я фыркнула, смеясь. Хотя это больше походило на всхлип, эхом разнесшийся по лестничной клетке. Я сидела в темном, узком пространстве, подтянув колени к груди, стараясь казаться меньше. Мне хотелось превратиться в невидимку. По ту сторону цементной стены я слышала приглушенные крики и свист трех тысяч человек, ожидавших, когда на сцену выйдут Rapid Confession. Наш менеджер, Джимми Рэй, дал нам десятиминутный перерыв добрых двадцать минут назад, и мои товарищи по группе, вероятно, искали меня. Я сделала глоток из бутылки с водой Evian, на три четверти наполненной водкой, потому что вот такая я умная, и задумчиво посмотрела на свой телефон. Я подбадривала себя, чтобы взять и позвонить. Но предупредила себя, что не стоит этого делать, лучше просто убрать телефон и присоединиться к группе в зеленой комнате[1]. Тогда мы вышли бы на сцену, отыграли очередной концерт, на который были распроданы все билеты. Я бы чертовски прославилась, заработала серьезные деньги и продолжала бы развлекаться с разными парнями каждую ночь.

Потому что это рок-н-ролл.