Химик как-то заторможенно посмотрел на меня, а затем моргнул и произнес:
— Не уходи, Ника.
Я обалдело уставилась на него, затем бросила быстрый взгляд через плечо на Михаила, но тот лежал в прежнем положении. Химик сделал шаг в мою сторону, но его ноги заплелись, и он упал носом в ковер, потеряв сознание.
— Помогите ему, — сказала я тем двоим, что держали меня, и позволила им шевелиться.
Не зная, что делать, они в нерешительности замерли на секунду, а потом отпрянули от меня в стороны.
— Ну что встали! — разозлилась я. — Поднимите человека. Никуда я не сбегу и ничего вам не сделаю.
Один из них все-таки бросился на помощь химику, подавая пример второму, а я повернулась к Михаилу и села назад на койку, положила ему руку на лоб.
— Все хорошо. Я не ухожу.
Михаил в итоге выжил. Он получил дар управлять своим духом, покидать свое тело и вселяться в чужие. Кроме того, все случившееся натолкнуло наших ученых на интересные рассуждения. Когда мы с Владом оказались вместе в белой комнате, наша боль тоже утихла. Тогда химики сошлись на том, что это совпадение, просто у нас закончился болезненный период перестройки организма. Но сейчас, в ситуации с Михаилом, вопрос возник снова. Я могла уменьшить страдания агентов? Помочь справиться с последствиями инъекции?
Меня пробовали отправлять к другим агентам. Меня просили, умоляли повторить это, и я честно пыталась. Я даже пробовала залезать в их головы, что заставляло меня снова и снова переживать эту боль, но ничего не выходило. В конце концов Влад выдвинул теорию о том, что дары агентов с черной кровью могут влиять друг на друга, и предложил дать возможность людям из белых комнат встретиться. Основным признаком сочетания даров предполагалось исчезновение болезненных ощущений, возникающих после инъекции. Выбора, кроме как проверить его теорию, не было, и это сработало, но к сожалению, не для всех. Погибло в среднем четыре человека из пяти, и в живых в итоге осталась лишь дюжина агентов, распределившихся в группы по два-три человека по признаку совместимости даров. Так Михаил оказался в нашей с Владом команде, а мой брат получил личную благодарность государя.
СЕЙЧАС. Я так хочу сына…
Я сидела в домашнем халате на кровати в нашей с мужем спальне, поджав под себя ноги. На улице вечерело, и в доме царил полумрак. В прихожей открылась дверь, это Николай вернулся с работы. Я сидела с пяльцами: решила расшить бисером один из наших носовых платков, чтобы занять чем-то руки и голову и не сидеть часами, глядя в одну точку. Я уже неделю не выходила из дома безо всякого желания встречаться с подругами. У меня больше нет подруг. И знать, что там кто обо мне говорит теперь, тоже не хочу. А идти на теннис я попросту боялась. Никита погружал меня в воспоминания о Михаиле, об Отделе, и это больно. Эта рана затянулась, не хочу ее бередить. И вот я сижу и вышиваю из бисера морду лошади на носовом платке. Он, конечно, после этого станет непригодным для своего основного назначения, зато будет красивым. Мелькнула тень воспоминания: Влад никогда не тренировал свое умение рисовать на животных или растениях, обычно только на мне. В его комнате и подвале дома было полно моих картин.
— Дорогая, я вернулся! — раздался голос Николая из прихожей.
— Я в спальне! — привычно отозвалась я.
— Почему сидишь в темноте? — обеспокоенно спросил он, заходя и включая свет.
— Заработалась и не заметила, что уже вечер. Вот, смотри, — я улыбнулась, как обычно, скрывая свое душевное состояние, и протянула ему пяльцы. — Почти закончила.
— Я всегда говорил, что у тебя хорошо получается, — он бросил взгляд на мою работу и стал расстегивать жилетку. — А у меня хорошие новости. На этот раз дело, кажется, все-таки выгорит. Я нашел возможность вытащить своего клиента из той пропасти, в которую он себя загнал.
— Молодец, — машинально ответила я, опуская взгляд обратно к пяльцам. — Я всегда знала, что ты хороший адвокат.
Муж сел рядом со мной на кровать, расстегивая рубашку. Помолчал какое-то время, изредка косясь на меня. Знаю я этот взгляд. Сейчас опять о детях ныть начнет. Ну не могу я иметь детей! Не могу! Черная кровь изменила меня! Только знать тебе об этом нельзя.
— Дорогая… — начал он еще жалобнее, чем обычно, и попытался заглянуть мне в глаза.
Каждый раз по одной и той же схеме. Я мысленно вздохнула, но снова включилась в эту игру, в которую мы играли каждую неделю, и, подчиняясь уже привычным правилам, наивно подняла на него глаза, словно не знала, о чем он сейчас спросит:
— Да? Что-то случилось? — каждый раз почти одни и те же слова.
— Может, мы сегодня снова попробуем?
Ему всегда было неловко в этот момент, и я не собиралась упрощать ему жизнь. Меня раздражало однообразие, и это было моей маленькой местью.
— Ну, ты понимаешь, я так хочу сына… — промямлил он.
— Конечно попробуем, — я снова натянула на губы улыбку. — Не переживай, однажды мы сможем.
— Конечно сможем! — он целомудренно поцеловал меня в лоб.