Обрушившийся на Заразу зверь был настолько редок, насколько и опасен. Про его неприглядность и говорить нечего — один вид мог вызвать сердечный приступ, или медвежью болезнь, причем не только у медведей.
В тот предзакатный час на землю опустился туман, не то, чтобы, как молоко, но достаточно плотный. Илейко разгонял свою хандру, доедая вкусного и очень полезного во всех отношениях леща. Лошадь пошла на озеро, чтобы предаться своим грезам о давно утраченной молодости.
И в одно из таких мгновений, тихих и печальных своей неповторимостью, они увидели друг друга.
Наверно, кобыла все-таки что-то услышала своим чутким ухом и в состоянии крайней задумчивости подняла свою голову к небу. Если бы она сторожилась, как обычно, то первым делом оглядела бы на предмет опасности близлежащие кусты. Но она бездумно посмотрела наверх, и душа ее упала в копыта.
Да и тварь, бесшумно пролетающая по своим делам, обнаружила внизу животное не сразу. Она среагировала на маленькое движение, заметила Заразу, зашипела и устремилась вниз.
Лошадь на берегу заметалась, закричала чуть ли не по-ослиному, совершила нырок вбок и, подбрасывая задние ноги едва не выше головы, помчалась к человеку. Фантазия у нее иссякла, зато осталось желание жить, поэтому кобыла решила спрятаться под устроенным ливом навесом от дождя: сверху не видно, да и ей самой снизу — тоже. А раз никакого врага не усматривается, значит — все в порядке, безопасность. Понахваталась у людей привычек и обычаев.
Тварь в первом своем заходе промахнулась, но прекрасно видела, куда укрылась добыча. Следующий вираж должен был завершиться успехом. Однако нечто внесло коррективу в желание полакомиться старой кониной. И это нечто было человеком, выбежавшим на крик лошади к озеру. Люди — они гораздо вкуснее, поэтому с Заразой вопрос был решен положительно: будет жить дальше. Вот Илейко — совсем другой разговор.
Лив, услышав неестественный крик своей единственной спутницы, бросился на выручку, успев, правда, схватить саблю. Его зрелищу предстал уходящий в небо хвост с шипами, принадлежащий явно не заурядному обитателю этих мест. Он обомлел от увиденного, сразу же вспомнив все байки про эту тварь и потеряв любое желание находиться поблизости.
Великий Змей — это не ползающая гадина, пусть и гигантских размеров, это гораздо возвышенней — это летающий Гад. Lohikддrme (в переводе, Змей Горыныч, примечание автора) был единственный и неповторимый. Молва приписывала ему свойства как благородного лосося (lohi — семга, в переводе, примечание автора), так и, естественно, Змея (kддrme — змей, в переводе, примечание автора). Его боялись, его уважали, поэтому величали по имени-отчеству. А иначе никак, иначе — страшно.
Телом Змей напоминал, конечно же, змею, только с ногами и крыльями. Лицом — кривую морду семги, только в трехкратном воспроизводстве. Оно и понятно, ведь Змей Горыныч был триедин в одном теле. Три головы, пять глаз, три шеи — все прочее одно на всех. Несчастное существо. Происходил монстр родом из сверхъестественных тварей, кои есть, но в нашем мире их немного — не в состоянии долго удержаться в нашей реалии, выдавливаются вон. Разве что по ночам, или в туман, типа нынешнего, они могут позволить себе слегка поразмяться-поохотиться.
Папой Змея был темный Вий. Вий — порождение Тьмы — слонялся поблизости от границы Света, с той, темной, территории. Был он злобен, завистлив и темен, что подразумевало еще и слепоту. Где он нашел маму для будущего великого Змея — загадка. Вообще-то ему, вероятно, было все равно — ничегошеньки не видел, разве что обоняние развилось. Но не источает миазмов избранница — значит, годится. Тем более что и та была, по всей видимости, слепа, да, вдобавок — Змеедева. Иначе откуда бы такая наследственность? Вот такие у них в Нави обычаи. Плюс одна привычка — ломиться к нам, в Явь. И название-то, как в шутку говорили старики, вся эта нечисть придумала для себя и для нас. Навь и Явь. От nдyn — быть видимым, и evдs — съестные припасы. Они, стало быть, видимы (только не нами, потому как мы "темные" в их понимании, не видим нечисть), а мы для них всего лишь корм.
Вот и летал Горыныч временами на кормежку, получить витамины для пущей важности. Трем-то головам одно туловище прокормить легче. Вот выпивать сложно: одна голова переберет — блевать приходится всем троим.
И имена у них были, все как положено: Горыня, Дубыня и Усыня. Дубыне кто-то добрый глаз подбил так, что окривел Дубыня. Кстати сказать, в последнее время очень редко Горыныч захаживал в Явь. Может быть, тот, кто глаз выбил и не пускает чудище на охоту?