Не от мира сего

Илейко сглотнул пересохшим горлом, но ничего произнести не сумел. Ему на помощь пришел Стефан, дрожащей рукой приглаживая свою странную прическу.

— Да вот, сидим тут, никого не трогаем, а оно как даст по часовне!

— Ох, грехи мои тяжкие! — вздохнул поп Михаил, присел между людьми и поджал под себя босые ноги.

— Какие у тебя грехи? — спросил хунгар, причесавшись, наконец. — Ты же поп.

— Ах, да, — наморщился Михаил. — Я и позабыл. Всегда забываю чего-то. Когда торговлей занимаюсь, когда девок охмуряю.

— Это что же — исповедь? — довольно саркастически поинтересовался Стефан. — Вы же за нее деньги требуете.

— Да ладно тебе щериться, — вздохнул поп и внезапно заерзал на месте, закрутил во все стороны головой. — А где Марыся?

— Какая еще Мырыся? — выделяя имя, спросил Илейко, справившись, наконец, с сухостью во рту. — Кошка, что ли?

— Сам ты кошка, — ответил Михаил. — Девка. Она в Иммалах живет, я ей подарки делаю. Хорошая такая, я бы при ней остался.

— Как это: поп — и при девке? — не понял Стефан.

— Чего это ты заладил, поп-поп? — обиделся священнослужитель. — Думаете, нам, попам, легко? Вокруг столько соблазнов, такие горизонты открываются — а ты стой, махай кадилом. Эх, дернул меня черт, послушаться батюшку! Стал бы купцом, зажил бы безбоязненно.

— С Марысей?

— А что? Она бы не стала прятаться. Я — хозяйственный. Жили бы в достатке.

Они помолчали. Стефан снова начал невольно приглаживать свои волосы, Илейко шевелил пальцами рук, упираясь в скамью, поп перебирал в пыли пальцами ног. Снова сделалось тихо, но как-то неспокойно. Словно затишье перед бурей.

Наконец, Михаил опять вздохнул:

— Ох, грехи мои тяжкие.

Потом, вдруг, встрепенулся:

— А чего это вы при свечках сидите? Словно на гадании?

— Ээ, — ответил Стефан. — Нам вообще-то побеседовать надо было. Всего лишь.

— Всего лишь побеседовать, — повторил Илейко.

— Черт, — сказал Михаил. — Боже мой! А я-то подумал, что бесы по мою душу пришли. По совокупности грехов, так сказать.

— А что, батюшка, были предпосылки? — поинтересовался Илейко.

— Называйте меня Миша — мне так проще, — оживился поп. — Странности бывали всякие, конечно же. Я и молился, я и постился. Точнее — пытался поститься. Службы все, как подобает, держал. Но все равно, то захохочет кто-то за печкой, то, словно когтями по двери проведет, то по чердаку в сенях бегать начинает. Марыся боялась, приходилось ей говорить, что давятся ненормальным хохотом — мыши, кошка о двери когти точит, а по чердаку беглый ходит, от "правды" удирающий.

— И чего — верила?

— А чего ей оставалось? — хмыкнул Михаил. — Не за страхами же она ко мне сюда приходила!

— Смелый ты человек, Миша! — восхитился Стефан.

— А чего бояться? — он пожал плечами. — От судьбы не убежишь. Так о чем вы хотели побеседовать-то?

— Понимаешь, Миша, — сказал хунгар. — Нам не с тобой надо было беседовать. У нас вопросы есть по области, недоступной человеческому знанию.

Стефан сделал значительное лицо.

— Это Илейко, — продолжил он. Поп его не перебивал и не выказывал никакого удивления или возмущения. Только интерес. — У него с детства не все в порядке с ногами. Лекари и знахари беспомощны. Вот мы и решили попытать у других знатоков. Темнее всего под пламенем свечи, вот мы и пришли сюда.

— И правильно сделали, — оживился поп. — Мне бы уже давно пора чертей попугать, да все времени как-то нету. Сам-то кто будешь? Слышу — не местный.

— Да я тут как бы проездом. Искал одну вещь, но, видать, не судьба. Вот, обратно теперь собираюсь, — Стефан казался несколько озадаченным поведением священнослужителя. Какой-то совсем неправильный поп в Герпелях обосновался. — Сам-то я Дюк Степанович.

— Ого, — обрадовался Миша. — Ваше сиятельство! Так давайте же приступим, время не ждет!

Честно говоря, парни не очень знали, как бы им дальше поступать. Внезапное страшное буйство вокруг них прошло, будто его и не бывало. Какие-то вопросы задать не получилось, духу не хватило. Следовало начинать сначала.

— Ну, ладно, тогда я начну, как договаривались, — пожал плечами Илейко.

Стефан, поп и он сам глубоко вздохнули, как перед окунанием во время крещенских морозов в прорубь. Испытанный страх не способствовал избытку смелости.

— Пахаайнейнен, хелветти, пиру, саакели, хитто, кехно! — Илейко словно бросался словами в темноту перед собой.

— Пахолайнен, пахус, пеевели, пейакас, виетявя, вайнойя, — в таком же стиле проговорил Стефан.

Не успел он смолкнуть, как внезапно заговорил и поп. На лице его, как ни странно, возникла улыбка торжества, словно он догадался о чем-то, о какой-то тайне.

— Хорна, киусаайя, меривихоллинен, сиелунвихоллинен, перкеле, саатана, — торжественно возвестил он к удивлению парней.