Не от мира сего

— Нет, не всегда, — протянул руку для прощания родственник. — Раньше он кистенем (от "кязи" — кисть руки, в переводе с финского, примечание автора. Это мой привет Носовскому и Фоменко и их "Новой хронологии" с единым "прарусским" языком) баловался. Потом куда-то потерял, видать.

— Ну ладно, бывайте здоровы, — ответил рукопожатием Илейко.

Он взял лошадь под уздцы и пошел, не оборачиваясь, в сторону дома. Вообще-то была у него мысль, отправиться в Большую Сельгу к Микуле Селяниновичу, да он пока как-то терялся. Что же это такое получается: куда ни сунешься — везде какое-то безобразие атакует. Сидел себе за домом, точил топоры — и всем было плевать, кто такой. Лишь встал на ноги, пошел по миру — получай скандал. Порвут на части, проткнут шилом, закуют в кандалы. Что за напасть такая!

Однако по мере удаления от Ведлозеро, где у него случилась такая оказия, настроение стало решительно улучшаться. Может быть, тому виной был достаточно объемный мешок, притороченный к попоне, а в мешке — добрая еда и большой кувшин бражки. Или — погода. Пошел холодный секущий дождь, непринужденно сменившийся мелким градом, а потом — крупными хлопьями снега.

Лошадь молча шагала рядом, ничем не выдавая своего эмоционального настроя.

— А ведь радоваться должна, что не на тебе еду! — сказал ей Илейко, хотя зад у него еще крепко побаливал. И опасность развалиться на две части, стоит только оказаться верхом, казалась весьма явной.

Лошадь не торопилась с ответом, громко дышала, встряхивала изредка гривой, когда в нее набивался снег, и жевала что-то с ленивостью только что отобедавшего воеводы.

— Как же мне к тебе обращаться-то, горемычная? Может быть, назвать, как Христос Петра "Кифа", или "Киви" (камень, в переводе, примечание автора)? Будешь, на вроде моего спутника. Да нехорошо, что-то, лошадь "камнем" называть, встанешь на месте — и не сдвинуть потом. Эх, не догадался спросить у Лаури!

Лошадь невежливо пошевелила ушами и задрала хвост.

— Вот ведь, зараза! — поспешно отходя в сторону, пробормотал Илейко.

На том и порешил: животное обрело имя, а его путешествие — маршрут. На одном из многочисленных перекрестков, попадавшихся по пути, он свернул в сторону Вагвозера через Афанасьеву Сельгу. Сказать, что блуждая по лесам, Илейко имел какое-то волшебное чутье направления — значит слегка погрешить перед истиной. В попадающихся деревнях и маленьких лесных хуторах он обязательно спрашивал правильный путь. А иногда на самом перепутье лежали вестовые камни с указанием верной дороги: прямо пойдешь — коня потеряешь, налево — себя и тому подобное. Не знаменитые Латырь-камни, конечно — кое-что поскромнее — но что-то в таком же духе.

На ночевку приходилось останавливаться прямо в лесу. Никак не удавалось подгадать под деревню, чтоб там переждать до утра. Да и не хотелось кликать на себя и лошадь Заразу очередные неприятности. Гораздо комфортнее было соорудить из лапника шалашик где-нибудь на краю полянки, нарубить дров, выстроив их в костре таким образом, чтобы получилась стена огня вдоль входа и спать всю ночь, изредка добавляя чурку-другую.

Образовалась известная сноровка, и даже пришло ощущение уюта, когда, лежа на толстом слое лапника, потягивая бражку, смотришь на пляску огня на поленьях. Зараза, расположившись в круге света под ближайшим деревом, тоже думала извечную лошадиную думу, и пламя отражалось в ее больших карих с прожилками глазах. Вот, если бы не сырость, которая под утро все ж таки пробирала до костей, то было бы совсем идеально. Зато комаров и гнуса нет!

4. Микула Селянинович

Большая Сельга была богатой деревней, дома там ставили добротные, с резными ставнями, дворы — дощатые, к озеру — деревянные ступени. Где-то здесь жил и трудился знаменитый своей мощью Мика. Илейко шел к нему не затем, чтобы полюбопытствовать о его силе, а потому что калики предостерегали биться с ним. Может быть, тут была другая причина. Да, вдобавок, из всех прочих нежелательных противников — Мика был самый ближний.

Лив добирался до деревни так долго, что съел все свои припасы. Зараза, видя такое дело, тоже изображала голод: она грызла кору, как заяц. Но делала это только тогда, когда Илейко обращал на нее внимание. В иные моменты легко добывала себе пропитание, вытаскивая из земли едва-едва начинающую проступать молодую поросль.