Не от мира сего-3

Словно в ответ к ним подошли два человека: Фома Назарьев и Лука Зиновьев. Это они в свое время поддержали Садка в решении спора, надеясь, что проигранное конкурентами имущество достанется им по дешевке. Однако не срослось, что, понятное дело, теплых чувств между купцами и музыкантом не добавило.

— Боишься, лив? — спросил Фома.

— Или только рыбкой промышлять и на гуслях бренчать горазд? — добавил Лука.

Садко ничего не ответил. Не боялся он, но в то же самое время не понимал, к чему его склоняют. Вот это самое непонимание и хуже всего. Они, конечно, конкурировали с Назарьевым и Зиновьевым — товары-то в лавках, поди, однотипные, но вражды не было никогда. Или он просто не замечал?

— А Садку просто нечего об заклад поставить, — засмеялся князь и, якобы в шутку, хлопнул музыканта по плечу. — Так?

— Конечно, голова его больше никому не нужна, а имущества — кот наплакал, — поддержал его Фома.

Внезапно Садку в голову пришла одна идея. Даже не идея, а какое-то озарение: надо сделать так. Почему? Объяснить бы он не смог. Но, в любом случае, его предложение о новом споре выгодно тем образом, что конкуренты к нему могут оказаться не готовы. Если же позволить им выдвинуть свои условия, то к этому может быть не готов сам Садко.

— Согласен, — внезапно сказал он.

— На что? — несколько смешался Лука.

— Я выкуплю весь ваш товар, ничего у вас не останется, вот что, — ответил лив и пробежался пальцами по струнам кантеле. — Если мне это удастся, вы больше не при делах. Если не удастся — отдам вам тридцать гривен серебра[116].

Фома закашлялся — вероятно, у него было другое предложение. Он вопросительно посмотрел на своего коллегу Луку, тот, в свою очередь, как бы переадресовал взгляд князю. Наступила пауза, все взоры были обращены на Владимира, отчего тот даже поежился. Не так должно было идти развитие событий, совсем иначе. Хотя, с другой стороны, тридцать гривен — это состояние, треть Новгорода можно выкупить. Почему бы не рискнуть? Лив, конечно, непредсказуем, что-то замыслил, но не может быть, чтоб он заранее был готов к такому повороту. Они с купцами столько раз обговаривали все варианты, продумывали действия и противодействия, потратили уйму времени, а Садко — раз, и без раздумий затеял что-то. Так не бывает. Наверно, просто очень уверен в себе. Самоуверенность в торговых делах всегда приводит к нищете. Потому что она, родимая, от знаний. А спекуляция, что и есть сама по себе торговля — удел дураков. Дуракам закон не писан. Потому они успешны, в отличие от умников.

Но почему тридцать гривен серебра? Десять — за глаза хватит, и то — много. Тридцать сребреников — столько, якобы Иуда получил за предательство Христа. Вот откуда параллель! Нет у Садка в помыслах ничего, что на ум пришло — то и выдал.

Владимир едва заметно кивнул головой: все путем, клиент созрел, берем его. Лука глубоко вздохнул и сказал:

— Идет! По рукам, заклад принят.

— Заклад принят, — повторил Фома.

— Вот и ладно, — почему-то облегченно вздохнул Садко. — Князь, надеюсь, условия заклада предельно ясны.

Владимир пожал плечами: а чего тут неясного?

— Ты выкупаешь у нас весь товар, пока хватит денег, — сказал Лука. — Если твои деньги кончились, а у нас что-то остается — тогда ты проиграл.

— И нам выкатываешь тридцать сребреников, — ухмыльнулся Фома, тут же поправляя сам себя. — Тридцать гривен серебра.

  — Сегодня в ясной тишине заката, когда неспешно подступает мрак,
   Хочу понять, каким я был когда-то и кем я стал, и почему, и как.
   Но прошлое пронизывая взглядом, я вижу, что всечасно походил
   На все и вся, что обреталось рядом — собою быть не доставало сил.
   И чуждый очертаниям доныне, разнообразен, там же, где безлик
   Влачусь по жизни, будто по пустыне, свой собственный изменчивый двойник.
   Минувшее, забытая страница с изображеньем незнакомого лица
   Осколок истины во мне таится, стремленье без начала и конца,[117]

— пропел Садко, отбивая такт ногами и перебирая струны хозяйских гуслей.

Народ захлопал ладошами, закричал «круть!» и забил друг друга по плечам. Лишь только Лука и Фома не поддались на всеобщее воодушевление. Им стало отчего-то невыносимо грустно, словно что-то упустили в этой жизни, где-то свернули не туда. Лишь только хозяин банкета, практически не пьющий, Владимир оставался в приподнятом настроении: не уйти Садку, кончится его независимость. Тридцать сребреников! Ну, народ!

Спозаранку на следующий день лив собрал свою коллегию управляющих торговыми делами: Омельфу Тимофеевну Буслаеву, бывшего кузнеца Скопина по прозванию «Иваныч», некогда ратника Олафа, да самого себя.