Не от мира сего-3

Стефан снова огляделся вокруг, будто надеясь, что вот сейчас он увидит какой-нибудь знакомый пейзаж, женщин, манящих и ласковых, родные просторы и, конечно, Папу Римского. Напрасно: главного попа здесь не было, впрочем, как и просторов. Нет, вообще-то, просторы-то как раз и были, причем самые просторные из тех, что довелось видеть. И лучезарные, и светлые, вот только — не родные. А самое главное — женщин не было, вот ведь незадача.

Задавать вопросы, конечно, было можно. Вот только несуразность их могла подразумевать подобные же и ответы. Например, где я? Где-где — в Караганде. Что это за место? Место, как место — тихое, светлое, покойное, да, к тому же, без названия. Можно, конечно, окрестить Землей Франца-Иосифа, или горой Джомолунгма, он же Эверест — а толку-то? Как я сюда попал? Сие науке и иной отрасли познания неизвестно. Вот и закончились вопросы.

Хотя, нет:

— А каков был Король Артур?

— Знаешь, чем люди отличаются от Человека? — отреагировал Хольдер и сразу же ответил сам себе. — Человек знает имя Господа, его слова и молитвы приходят прямо к Нему. Вот таков был Артур. Да ты когда-нибудь и сам все это поймешь.

«Конечно, пойму», — подумал Стефан. Уже сейчас, будучи собеседником неизвестного ему Хольдера, он оказался обладателем странной информации, которая, вроде бы, раньше была решительно неизвестна. Ни ему, ни людям — никому.

Сами рутены именовали себя иначе, помня о своей далекой родине. Но так уж устроен этот мир, что иногда народы куда-то уходят по причине, известной только им самим. Так случилось с легендарной чудью белоглазой, ушедшей, говорят, под землю. Что там, под землей, медом намазано? А была чудь сильна своим единством, жила у Чудского озера и хоть бы ей хны. И Китеж у нее был. Но повлекли ее «кротовые норы», как издревле величали подземные ходы, по ним, говорят в любое место Земли попасть запросто можно.

Не просто так, разумеется — а надо сносить некоторое количество «железных сапог», это обувка такая специальная, лишь в ней-то и можно передвигаться по этим тоннелям к светлому своему будущему. Делают сапоги, конечно же, кузнецы, которым слово заветное, заклинающее железо, еще старый мудрый Вяйнямёйнен сказал. Те по знакомству, либо по родству передают преемникам: железо разное бывает, к железу свой подход нужен, как и к женщине. Ибо появилось оно в мире благодаря трем девам, дочерям Творца Укко, шли они по облакам, а груди их полны молока, причем разного цвета — черного, белого и красного — которое и пролилось на землю. Такие девы, стало быть, были, привнесшие извне металл на Землю, вскормившие своим молоком почву, в основном, конечно, болотистую — там всегда кузнецы руду добывали, да все разную:

   «И из чёрных этих капель вышло мягкое железо;
   Где же белые упали — сталь упругая явилась;
   А из красных капель вышло лишь некрепкое железо».

[46]

Но не только правильная обувка позволяла двигаться, не принося ущерба своему здоровью, еще нужен был «железный хлеб», чтоб его глодать в путешествии. Помимо ячменя и собственно железа в состав его входят всякие разные добавки. Капелька щелока, щепотка золы, на кончике ножа яд гадюки черной, на зубце вилки — сокрытый яд лягушки, на ногте мизинца — муравьиный яд. И самое главное — пчелиный мед в избытке, чтоб приятней кушалось. А иначе — никак. Погибает организм в кротовьих норах, не выдерживает скоростей, теряется из крови гемоглобин.

Но даже не это главное — не может человек управлять временем, это доступно только Господу. Так и теряются под землей целые народы, хотя на самом-то деле — это мы для них теряемся. Потому что время у нас становится разное.

Вот и ушла чудь, обвалился ее Китеж, размылся, затерявшись то ли в прошлом, то ли в будущем. Дело давно минувшего.

И народ меря помнил то прошлое родственного ему человечества. А раз помнило, то и ушло другим путем, наземным. Или, вернее — морским. За что на берегах Сены и прозвали их «моринами». Прозвали, конечно, кельты, потому как с пониманием относились к таким вот перемещениям, можно сказать, даже с уважением. Куда идете-то? Так путем Уллиса [47]. В поисках лучшей доли? Свою долю с собою нести.

Осели меря у устья Сены, потому как никому не мешали, да и им вреда никто не причинял. Так и зажились слегка. Все собирались дальше идти, но что-то сдерживало, что-то не позволяло двигаться. Толчок был нужен, но его пришлось ждать несколько поколений.