Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело

И не собирался. Только здесь, на гранитных ступеньках, пришел неожиданный вопрос, как выпорхнул из замочной скважины. И только сейчас, на гранитных ступеньках, он догадался, почему его влечет этот ничем не примечательный человек.

Иногда хотелось не чаю, а кружку родниковой воды – чтобы свело зубы и закололо в горле. Иногда хотелось не кефиру, а глиняную крынку парного молока, теплого, из–под коровы. Бывало, что хотелось не московского, бородинского, рижского и какого там еще хлеба, а хотелось просто хлеба, без названия, деревенского. Хотелось не садовых цветов, а с луга, разных, неизвестных. Хотелось неперетоптанной земли, не освещенного огнями неба, неподстриженных деревьев, нештампованной речи… Хотелось прикоснуться к природе – не забыл, помню, что я частичка твоего безмерья, – и ощутить ее ответное прикосновение.

С комендантом он говорил о погоде, о досках, об олифе, о грибах, о засолке капусты… Комендант был для него частичкой природы, и Рябинин прикасался к этой частичке с только что понятым удовольствием.

– Александр Иванович, извините за любопытство… Вы были женаты?

И промелькнуло, исчезая…

…Может быть, любопытство – не признак интеллекта, но интеллект всегда любопытствует…

– Все мы были женаты.

– И больше не пытались?

– Если перевести на животный мир, то кто есть кто?

Рябинин замешкался, отгадывая вопрос.

– Мне что–то не перевести…

– Если мужчина есть собака, то женщина будет кошка. Вот насколько собака лучше кошки, настолько и мужик лучше бабы.

– Вы говорите о том, что мужчина и женщина живут, как кошка с собакой?

– Не уважаю я кошек. Хитрые, эгоистичные и мордочки с усиками… Такие и женщины бывают.

Вам бы взять и влюбиться, – ничуть не шутил Рябинин.

– В кого? – подозрительно спросил комендант.

– В женщину, непохожую на кошку.

– Я подорвал в себе хорошее отношение к женщинам.

– Просто бы женились на хорошей женщине, – приставал Рябинин, обуреваемый взвинченной энергией.

– А для женитьбы я потерял квалификацию.

– Так и живете в одиночестве?

Александр Иванович глянул на пожухшие газоны черными усталыми глазами и начал ввинчивать шуруп:

– Одному меньше надо.

– Одному нельзя.

И промелькнуло, исчезая…

…Одному человеку нельзя – один еще належишься на кладбище…

Рябинин вошел в здание, миновал свой кабинет и направился к прокурору района.

Юрий Артемьевич, видимо, только что вернулся из буфета и стоял у окна, рассеянно пуская дым в открытую форточку. Он мимолетно улыбнулся:

– Приступили?

– Приступил.

– Настроение, вижу, бодрое.

– Как у тяжелобольного, чудом не умершего.

– Почему же чудом? Никто бы вам не дал умереть.

– Спасибо, Юрий Артемьевич, – сказал Рябинин слегка глохнувшим голосом, не уверенный, надо ли говорить спасибо за то, за что он сказал, – есть поступки, которые не умещаются в это слово.

Они сели: прокурор за стол, следователь к столу.

– Какие планы, Сергей Георгиевич?

– В понедельник сделаю опознание.

– Сегодня пятница?

– Сегодня пятница.

– А не сделать ли сегодня? Подключить милицию, привезти всех свидетелей, Калязину…

– Петельников просил до понедельника Калязину не беспокоить.

– А что?

– Есть там у него какой–то план.

– За сроки я волнуюсь. Мы же не знаем, что еще выкинет Калязина…

– Она, вероятно, считает, что я арестован или уволен.

– А как соучастник?

– Нам только известно, что это мужчина и что он немолодой. И все. Показания молочницы и моей жены крайне невразумительны.

– Опасаюсь я за сроки, – повторил прокурор.

– Юрий Артемьевич, до понедельника.

Беспалов уложил окурок в пепельницу и легонько потянулся одними плечами – деловой разговор закончен. Это межвременье, когда одно дело вроде бы ушло, а другое еще не начато, позволило ему заговорить лениво и необязательно:

– Между прочим…

И промелькнуло, исчезая…

…Самые интересные мысли – сказанные между прочим…

– Между прочим, если вы найдете смысл жизни, то жизнь для вас остановится.

– Почему?

– Потому что смысл жизни – это конечная истина. Мы к ней идем, но никогда не придем. Вы же знаете диалектику… Как нет конца вселенной, так и нет окончательной истины.

Рябинину захотелось дунуть на свою шляпу, лежавшую на портфеле, и сдуть белесую осеннюю паутинку; сдуть с той шляпы, на которую вчера самолично усадил Лиду, а сегодня ее обильно испачкали голуби. Но ему хотелось гордо и пренебрежительно дунуть – истина, какие пустяки.

– Я нашел, в чем смысл жизни, – беззаботно сказал Рябинин и дунул на свою шляпу.

– Вот как? – Прокурор недоверчиво улыбнулся.

– Может быть, это громко сказано. Может, это известно всем и давно, потишал Рябинин вслед за испарившейся спесью.

Он рассказал про свою ночь в прокуратуре города, про свой сумасшедший разговор с аптекой, про свои мысли и про найденный смысл жизни, который не остановил его собственной жизни, а как–то осветил ее странным и новым светом. Беспалов слушал, поглаживая многострадальный подбородок.

– Допустим, смысл жизни заключен в жизни для других. А как же труд?..