Читаем Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело полностью

Составление протокола кончилось. Рябинин вспотел от горы написанных им бумаг. Теперь бы отдохнуть, но они решили немедленно приступить к допросу. Проводив понятых и участкового инспектора, Рябинин устало сказал:

– Садитесь, Александр Иванович, к столу…

Круглый шаткий стол посреди комнаты под синтетической скатертью, похожей на клеенку. На тумбочке телевизор старой марки. Заезженная кушетка. Полочка с книгами – одни мемуары да технические справочники.

– Ты глянь на кухню, – перехватил Петельников его взгляд, а может быть, и мысль.

Рябинин пошел быстро, снедаемый любопытством…

Может быть, на кухне была и плита, и раковина, и посуда. Он их не увидел, поразившись не ожидаемой тут картиной. Ему показалось, что он шагнул в нутро гигантского телевизора. Десятиметровая комната имела только пол и кусок потолка – все остальные поверхности были заняты металлом, имеющим самые невероятные формы. На полках, на стеллажах, на крюках, на каких–то рамах висели и лежали моторы и моторчики, гайки и болтики, цепи и шланги, сверла и зубила… Была раковина, к которой примазался столик с чайником и алюминиевой кастрюлей.

Рябинин вернулся в комнату и глянул на Александра Ивановича, словно увидел его впервые, словно не встречал его много лет в коридорах и не видел у себя в кабинете. Кем он его считал? Человеком, который собственноручно красит нитяные носки. Человеком, который не живет, а присутствует на нескончаемых похоронах. А он оказался соучастником крупной преступницы. А он оказался не просто умельцем, а механиком по призванию. Рябинин спрашивал его о смысле жизни… Там его смысл жизни, на кухне.

Теперь комендант сидел за столом, но все с тем же легким и отрешенным от земных дел лицом. Рябинин разложил протокол допроса и начал переписывать сведения с паспорта.

– Вам пятьдесят пять лет?

– Нет, пятьдесят три.

– Но по паспорту пятьдесят пять…

– Моя рожа в милиции не понравилась, вот они два года и добавили.

Рябинин не стал узнавать подробности, сразу поверив, что его «рожа» могла не понравиться, – были вопросы интересней.

– Какое у вас образование?

– В размере десяти классов.

И промелькнуло, исчезая…

…Глупец не может быть образован, он бывает только грамотен…

Лицо коменданта было так благожелательно и так сияло готовностью к ответам, что, отбросив все следственные приемы, Рябинин сказал:

– Александр Иванович, сарай вы подожгли?

– Я.

– Цистерну вы?

– Она дала склянку, а я плюханул.

– Часы вы остановили?

– Я.

– Фальшивый перстень с бриллиантом вы сделали?

– Я.

– Ко мне на квартиру вы приходили?

– Книжек у вас много, как у меня железок.

– Почему у нее спичка ходила?

– Я в спиченку иголочку, а в ее рукав магнитик.

– А ожог?

– Она какой–то дрянью мазала.

– Ну а чему вы радуетесь? – все–таки не выдержал Рябинин: ведь там, в коридорах своего здания, комендант ни разу не улыбнулся.

Александр Иванович помолчал, не подозревая, что радуется. Его мелкое лицо на эту минуту задумчивости сделалось как–то еще меньше, словно ушло вглубь.

– А стало легше.

– Почему?

– Чаша терпения перелилась через край.

– Нельзя ли яснее?

– Видите, я дышу. Мне теперь беззаботно. А до вас–то вздохну и оглянусь. Теперь я свободный.

Рябинин посмотрел на инспектора – понимает ли тот? Инспектор посмотрел на Рябинина – понимает ли тот? Человек, которого ждал арест, говорил о своем освобождении. Да он сумасшедший. Или они чего–то не знают…

– Александр Иванович, вы имеете в виду освобождение от денег и золота? – спросил Рябинин.

– Я не какой–нибудь зеленый отщепенец.

– То есть? – не понял инспектор.

– Золота и бриллиантов не уважаю.

– Почему ж? – недоверчиво усмехнулся инспектор, поглядывая на темное, давно не чищенное серебро.

– А есть жизненный пример. Бывал я завхозом в экспедиции, и кантовался там один буровик курчавый. Спросишь его, сколько время, а он рубаху распахнет, где у него на цепочке золотые часы старинной работы. Одну крышечку откроет, вторую… Ему говорили, дураку: отдай, мол, часы на хранение начальнику в сейф. Ухмылялся. Ну, пошел в кино и не пришел. В кустах нашли с пробитой головой и без часов. С тех пор я к золоту ни–ни.

Говорил он легко, без понуканий, словно сидел не на допросе, а с друзьями, зашедшими на ночь глядя.

– Кому принадлежат эти ценности? – официально спросил Петельников.

– Ей, Адели.

– Почему они у вас?

– Она так порешила.

– Что значит она?.. А вы?

– Мое дело подневольное.

– Как это подневольное? – удивился Рябинин, опередив удивление инспектора.

– Это будет неинтересный разговор, – впервые нахмурился комендант.

– Александр Иванович, мы и пришли для неинтересного разговора.

– Вы ее любите, что ли? – спросил инспектор, подвергнув этим «что ли» сомнению такую любовь.

Комендант пошевелил губами и сморщился, будто разжевал горсть клюквы.

– Она вас любит? – переменил вопрос инспектор.

– Она себя–то любит раз в месяц – тридцать второго числа.

– Где и как вы познакомились? – решил начать по порядку Рябинин.

– Познакомились в силу известной тесноты мира.

– Подробнее.

– На солнечном юге. Она загорала, а я заготовлял фрукты.

– Подробнее.

– Крепко она меня выручила, отчего жизнь и пошла наперекосяк.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже