Не от мира сего

Куда ни обратись душа человеческая, ждут ее скорби. Обратись она к Тебе, Господи, — узрит прекрасное.

Блаж. Августин

Если к Православию Евгения привел Достоевский, то ко Христу — Бах.

Алисон.

В РАННЕЙ ЮНОСТИ Ницше, а несколько позже дзен–буддизм непроизвольно подталкивали Евгения к тому, из‑за чего так страдала его душа. К той же цели — только открыто и прямо — звала музыка. Как говорят отцы Церкви, музыка — язык души.

«Евгений не столько времени уделял книгам, сколько музыке», — говорит Алисон. В 1954 году он повел девушку на «Бориса Годунова» Мусоргского. Опера открыла ему новую, неизвестную сторону христианства, и он отметил: «Немцы мне казались самыми глубокими и вдумчивыми, похоже, русские много глубже».

Однако главную роль в его жизни сыграл всё же немецкий композитор Иоганн Себастьян Бах. «Мы только Баха и слушали, — вспоминает Алисон. — Нас с ним познакомил Альберт Картер. Бах — его любимый композитор. Мы собирались — человек десять — и слушали, слушали. Евгений выделял Мессу ре–минор, Страсти по Иоанну, Страсти по Матфею, Величание, кантаты, Рождественскую ораторию. Поначалу его привлекала только музыка, но потом и слова начали западать в душу. Слова, которые Бах черпал из Священного Писания. Так Евгений услышал и глубоко прочувствовал слова Библии, положенные на музыку».

Особенно помогла Евгению переосмыслить жизнь кантата № 82 для голоса и оркестра «Имел довольно я.», лейтмотив которой — тема смерти. Сочинена она была к празднику Сретения Господня, когда св. Симеон приветствует Младенца и Богородицу и оповещает Спасителя, что готов теперь умереть. Бах сумел чудесно выразить тоску человека по Царствию Небесному, желание вырваться из «юдоли скорби». Композитор написал три арии для баритона: человек обращается к собственной душе под звуки высокой, чистой и простой мелодии, исполненной покаяния. Первая ария — словно вздох облегчения на исходе жизни:

Имел довольно я, Спасителя приняв, Уставшими руками надежду обнимая. Имел довольно я, Его я видел И, верою своей внимая Господу Христу,

Сегодня в радости покину мир сей В одной надежде, что отныне — Он со мной. А я же буду с Ним, прильпе к Нему, Подобно Симеону, уже взирая радость бытия иного. Сольюся с Ним. Ведь Он Единый сый, Кто разбивает цепи тлена моего земного. Пришла пора прощаться, и с радостью Пою я миру: «Имел довольно я.»

Вторая часть более спокойная, тихая, она словно баюкает душу, навеки усыпающую для мира:

Усните ныне, утомленные глаза,

Сомкнитесь мягко и спокойно.

Не в силах, мир, я быть с тобою доле,

Я отрекаюсь от тебя,

Чтоб дух мой воспарил на воле.

А здесь же — только скорбь,

Лишь там, вдали,

Мне предстоит вкусить отдохновенье, Испить покой благоуханный.

Потом голос поднимается до страстной мольбы:

Господь!

Когда же призовешь с Тобою слиться в мире?!

Когда же я сойду в земли прохладу,

Заветного отдохновения в Тебе вкусив отраду?!

И душа отлетает:

Прощай, о бренный мир!

Мелодия обрывается, слышен лишь низкий звук органа — пришествие смерти. В третьей части душа, освободившись от земного бремени, устремляется в вечность. И музыка, подобно парящей птице, легка и свободна:

С радостью привечаю я смерть!

КАНТАТА № 82 нравилась не только Евгению, но и Алисон. Часто, навещая его, она просила поставить именно эту пластинку. И в конце концов установился обычай: перед тем, как ей идти домой, Евгений неизменно ставил любимую кантату, но только если не было посторонних. Всякий раз, когда Алисон собиралась уходить, Евгений говорил одну и ту же фразу: «Может, немного музыки на дорогу?» И, не дожидаясь очевидного согласия, брал пластинку Баха и спрашивал, какую сторону ей хочется послушать. Снова не дожидаясь ответа, неизменно выбирал заветную кантату. Садился в кресло и отрешался от всех и вся. Пластинка кончалась — он ставил ее заново. И замирал, не внимая даже Алисон, она тихо открывала дверь и уходила. А он всё сидел и молча слушал. Часами потом он «переваривал» свои чувства, откровения, подаренные Бахом. Всё в жизни казалось мелким и незначительным по сравнению с тем, что изрекла его душе музыка.

Уже упоминалось, сколь сильно владела мыслями Евгения смерть, как чаял он ее. Он также «имел довольно» от мира сего. Ему нечего здесь желать, удел его — страдания. И благодаря им он уже во многом «умер для мира». Музыка Баха приоткрыла ему другую, запредельную, до сего неизвестную посмертную жизнь. Не просто чудесная музыка гениального композитора влекла Евгения. Музыку эту, несомненно, написал человек, уверовавший в Бога, в бессмертие собственной души. И чувства свои он излагал языком музыки.