Не от мира сего

И слова его относились не к великому разуму, а к страдающей душе философа. Впоследствии я много думал о Кьеркегоре, его борьбе за христианскую ревность среди хладосердных братьев по Церкви, о борьбе с собственными противоречиями и понял, что о. Серафим нашел самые нужные, самые простые слова».

ДРУГОЙ ПАЛОМНИК ВСПОМИНАЛ, как тщетно пытался он завязать с о. Серафимом «интеллектуальный» спор. Будучи протестантским пастором, он сердцем сознавал духовную глубину Православия, но попытался в споре доказать о. Серафиму несостоятельность этого учения. Он разработал хитроумную логическую ловушку, основываясь на фактах еврейских погромов в дореволюционной Руси.

Когда же он представил свои доводы о. Серафиму, тот лишь сказал: «Я не собираюсь защищать то, что противно христианству!» И все логические ухищрения пастора оказались напрасны. В другой раз он заговорил с о. Серфимом, явно подбивая его на спор. Отец Серафим молча встал и пошел прочь. А спорщик получил хороший урок. Потом он горько сожалел, что из‑за тяги к словопрению лишил себя возможности получить мудрые наставления от истинно Божьего угодника.

ВСПОМИНАЕТ О ПЕРВОЙ ВСТРЕЧЕ с о. Серафимом молодой монах, перешедший в Платину из другого монастыря. В отличие от «спорщика» и «интеллектуала» он не полагал себя сверхумным. Он даже побаивался знакомства с о. Серафимом, так как был наслышан о его глубоких и весьма ревностных писаниях.

Когда о. Герман послал этого монаха к о. Серафиму для беседы, монах необыкновенно разволновался. Отец Серафим усадил его. Гость, видя почтенные седины и проницательный взгляд, не мог взять в толк, о чём говорить.

- А Вы знаете, какие собирать грибы? — вдруг спросил о. Серафим.

- Нет. — растерянно ответил новый брат.

И о. Серафим, опытный грибник, рассказал ему, какие съедобные грибы водятся в округе. У брата не душе полегчало, он рад был услышать что‑либо о простой монашеской жизни.

В СТРЕМЛЕНИИ К ПРОСТОТЕ о. Серафим бежал от всего показного, в нем не было «монастырской гордыни», которая побуждает и ходить в длинных одеждах и принимать приветствия в народных собраниях» (Мк. 12:38). Вот воспоминания одной новообращенной: «Встретила я о. Серафима, будучи еще протестанткой. Мне были чужды сами понятия об иконах, мощах, монастырях, постоянном покаянии. В гостях у православной подруги я узнала, что ожидают о. Серафима. Я внутренне постаралась подготовиться к встрече с ним. Его благолепие превзошло все мои ожидания: он оказался долгобородым, длинноволосым, в рясе до пола. Внешность обманчива, решила я, и постаралась угадать, что же скрывается под благочестивой личиной: так часто попадались люди, душой не соответствовавшие облику. Однако все мои сомнения рассеялись. Я убеждалась, что внешность отражает душу, его православную веру, монашество, и черная ряса — внешний знак внутреннего сердечного покаяния. И разъять их невозможно».

Отец Серафим также боялся всяческой похвалы. Однажды, отвечая и на вопросы после лекции во время одного из летних паломничеств, о. Серафим услышал вдруг, как к нему обращаются как к «светочу молитвы». Рассердившись, о. Серафим бросил: «Ближе к делу. Задавайте вопрос!» В тот раз к нему подошел юный богоискатель, боготворивший каждую пядь земли, на которую ступал о. Серафим. Не зная всех православных норм поведения, он, подойдя к своему кумиру, перекрестился и, поклонившись, попросил благословения. «Креститесь перед иконами, а не перед людьми», — сказал ему о. Серафим.

ИНОЙ РАЗ, следуя примеру еп. Нектария и оптинских старцев, о. Серафим использовал и шутку для своих пастырских целей. Мы уже приводили примеры, как ненавистны был о. Серафиму легкомыслие, пустосмешие. В то же время он понимал: излишняя серьезность только повредит духовно неокрепшим американцам, особенно молодым. Как духовный отец, он обязан был учитывать воспитание, полученное в миру, до прихода в монастырь. Им нужно было некоторое утешение, шутка, улыбка, чтобы разрядить обстановку. Иначе, не выдержав внутреннего напряжения новой для них православной жизни, они «сломаются».

Показателен пример одного послушника, вчерашнего школьника. Из духовных книг он вывел, что монахи — люди серьезные, смеяться им не пристало. И он старался вести себя соответственно. В трапезной, когда о. Герман рассказывал забавные случаи, он сидел потупясь, на лице не проявлялось и тени улыбки. Его спросили, в чём дело, и он ответил: «Духовной жизни такое не подобает! Здесь монастырь!»

Конечно, эта чисто внешняя «духовность» оказалась для него непосильным бременем. В конце концов он «сломался», оставил монастырь, а потом и христианство, окунувшись в «мирские радости».

Фрэнк Капра, известный кинорежиссер–христианин, подметил: чем больше человек тянется к внешнему, формальному, тем больше он теряет чувство юмора. Он также советовал не доверяться тому, у кого нет этого чувства.