Не от мира сего

Потом Андрей показал мне дом. Назывался он «Рафаилов дом» в честь св. архангела Рафаила и принимал под свой кров бедствующие семьи. Находился он в ведении братии ордена. Он мне очень напомнил братство малоросских христиан: своим уставом, обычаями, школами (одна из них стала впоследствии Киевской Богословской Академией, первой крупной богословской школой в России).

Он провел меня по комнатам, где играли дети, показал кухню, рабочие кабинеты, познакомил с 90–летней основательницей приюта, госпожой Эллой Ригни. Мы немного побеседовали. Во время разговора он подошла к окну и, указав на лужайку перед соседним домом, сказала, что они все молятся о покупке этого дома вместе с лужайкой для будущего расширенного приюта — «Рафаилово селение». Я был поражен! Как скоро сбылось то, о чём я прочитал в Новом Завете в келье о. Серафима — меня буквально привели в «другое селение»!

Потом Андрей отвез меня в «аббатство», где я застал братию и сестер за общей трапезой. После того, как я побывал у них в церкви, они попросили меня рассказать о себе. Чувствуя себя среди «своих», я нарисовал им пастырский образ о. Адриана, известного апостольскими трудами, — и печать взаимной навеки любви с моими слушателями скрепила наши сердца».

ОТЕЦ ГЕРМАН МНОГО ездил по всей стране, выступал с лекциями, прочитал весь курс «Богословской Академии Нового Валаама», стараясь передать людям дух живой традиции, унаследованной от еп. Нектария и других наставников. Сопровождавшие о. Германа видели в его беседах и выступлениях яркое проявление благодати Божией, необъяснимое и чудесное. Отец Герман вспоминает: «Мне казалось, я знаком с этими людьми всю жизнь — все они были мне дорогими, почти родными». И постоянно он ощущал незримое присутствие о. Серафима.

Общество оказалось весьма восприимчивым к Православию, видело в нем подлинное мистическое христианство, к коему так долго и трудно шли во тьме неведения. Конечно, трудно было ожидать сиюминутного перехода в Православие такой большой группы. Предстояло еще немало борьбы и поиска. Надо было их катехизировать на их уровне, чтобы дух оптинский и валаамский проник в их сердца.

В Светлую седмицу 1984 года один из священников ордена, пастор Нафанаил, навестил монастырь преп. Германа. День выдался холодный, туманный. После службы Нафанаил пошел на могилу о. Серафима. На душе было неспокойно: что‑то новое, волнующее вошло в жизнь, но пока непонятное — до сути не докопаться. Красота и глубина Православия очаровала его и утолила духовную жажду, но придет ли к тому же вся община? Будучи одним из лидеров Братства, он, конечно, постарался разузнать, что же уготовано его пастве, и вскоре постиг как внешнюю сторону, так и внутреннюю Божественную суть Православной Церкви. Он обнаружил, что, к примеру, только в Америке Православие расколото более чем на 50 (!) различных «юрисдикций», каждая группировка со своими претензиями, каждая — как удельное княжество. Среди православных он узрел то, о чём некогда горевал о. Серафим и что старался преодолеть — стремление к внешнему «правильному» уставничеству в ущерб живой традиции истинного христианства. Если орден приобщится Православия, не случится ли с ними того же, не увлекутся ли они буквой, утеряв Дух и благодать Божию, сопутствовавшую им доселе — таким вопросом задавался Нафанаил.

Братия и сестры по его началом отказались от мирских радостей, дали почти монашеские обеты. Единство их было возросло и укрепилось в совместной духовной борьбе. Они посвятили жизнь служению Господу, несли слово Божие прохожим, кормили неимущих, давали кров бедствующим семьям. Многие разъехались по другим городам лишь с несколькими долларами в кармане. Отец Павел сумел донести до них, сколь близок конец света и сколь важна и неотложна их работа. Они начинали и заканчивали день молитвой, причащались каждое утро.

Нафанаил знал, многое в жизни ордена изменится, приобщись они глубины Православия, собственно, перемены уже начались. Однако он боялся менять всё резко: как бы не разрушить то, что кропотливо создавалось годами. Кто из нынешних «отцов» Церкви способен понять и оценить стремление их общества к апостольской деятельности, если в церковных кругах ею откровенно пренебрегают? И кто услышит их слабый голос — напоминание о конце света, о неотмирности, если вокруг (в том числе и в Православной Церкви) царит дух обмирщенности? Но ордену так или иначе придется вступить в церковную организацию, чтобы стяжать церковную благодать живых апостольских традиций. В Церкви же они непременно столкнутся с распрями и интригами, придется принять чью‑то сторону, чего им совсем не хотелось. Вступив в ту или иную «юрисдикцию», чьи руководители пекутся о своем престиже, ордену придется принять чужие «общепринятые» правила. Но Нафанаил знал, что его паства, как и Братство преп. Германа — далеко не заурядные общины, и всякое «усреднение», «уравнение» лишь порушит их, превратит в очередную группировку, которая добивается «признания».