Не открывай эту дверь (СИ)

— В Смутные времена это была самая распространенная пытка: вампира привязывали к столбу и оставляли иссыхать на солнце. Если наказание было временным, только для устрашения, то потом вампира кормили, помогая ранам быстрее зажить, и отпускали на все четыре стороны, удовлетворившись обещанием исправления. Но для злостных преступников это становилось казнью. Без крови, не имея возможности бороться с пагубным воздействием солнца, бессмертные существа в мучениях умирали. Худощавые погибали за пару дней, но упитанные оставались живыми довольно долго, чтобы вдоволь насладиться агонией.

Что-то такое люди проделывали и в моем мире, если считать теперь такие истории правдой.

— Проблема в том, что вампира удержать на месте непросто: нужна прочная цепь и не менее прочное основание для крепления, иначе, если вампир сыт и силен, а не ослаблен длительным голодом, он легко порвет любые оковы.

Кожа Шеридана тем временем преображалась на глазах: медленно белела, пока не стала гладкой и совершенно здоровой. Завороженная фантастическим зрелищем, я опять подошла к парню слишком близко. Осторожно удерживая его руку перед глазами, я была слишком увлечена процессом исцеления и едва ли осознавала, что другая мужская рука вновь движется к моей талии.

Я застыла, когда он наклонился и медленно, с наслаждением втянул мой запах у корней волос. Нос задел мое ухо, вызывая рефлекторный выброс мурашек на коже, а губы зашевелились уже где-то в ложбинке под ухом. Я бы посчитала этот момент эротичным, если бы не знала, кем Шед является. Попыталась, не делая резких движений, вежливо высвободиться, но вампир легко меня удерживал, не позволяя сбежать. Мое сердце заметалось в панике, когда я поняла, что он, возможно, даже не заметил моего сопротивления. Или, что еще ужаснее, игнорирует его, стремясь к своей цели.

— Только не это! — попросила я слабым голосом на октаву выше обычного. — Пожалуйста, не делай этого…

— Твой запах пьянит меня, — мучительно простонал Шед и с жадностью вдохнул. Его объятия стали крепче, напоминая стальной капкан, а я, парализованная ужасом, не могла даже крикнуть. Да и кто бы прибежал мне на помощь?

«Вот и все», — мелькнула мысль, наверное, последняя в моей жизни, когда я слегка повернула голову и увидела блестящие увеличенные клыки прямо перед собой. Права была бабушка…

— Пожалуйста, — шепнул вампир, как будто спрашивал разрешение на убийство.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала? — не понимала я, чего он ждет от меня. Безропотного согласия доброй самаритянки или вынужденного смирения напуганной жертвы? Он пока еще не потерял контроль, но я не могла придумать, как выкрутиться из неприятного положения без последствий.

— Чуть-чуть… — выдохнул вампир, слегка дрожа — то ли от жажды, то ли он предвкушения. Черные глаза снова обрели звериное выражение, когда он поднес мою ладонь к приоткрытому рту и плотоядно облизнулся.

Ни единого шанса избежать участи быть укушенной. Скажу «нет» — и он сделает это все равно, против моей воли, просто потому что не выдержит. Или уступит мне и остановится, но затем отправится на охоту, встретив кучу людей по пути, может, прямо на лестнице моего дома. Если не сорвется, то напугает точно. Как я потом буду все объяснять? Черные глаза настоящего монстра трудно забыть, особенно если они начнут фосфоресцировать в полутьме! Вряд ли соседи окажутся такими же великодушными, как я, и согласятся хранить секрет. А если случится непоправимое и Шеридан совершит убийство? Я никогда себя не прощу, если пострадают люди.

Но волновалась я не только потому, что погибнет человек, мой сосед. Для меня было важно уберечь Шеда от ошибки, не позволить ему стать тем чудовищем, о котором предупреждала бабушка. Это значило бы, что бабуля была права, и я поступила неразумно, поверив коварному пришельцу. Я же хотела доказать, что любую судьбу можно переписать! Нет в жизни абсолютно черного и абсолютно белого, есть лишь люди и их поступки. Человек может взять нож и стать преступником, а вампир может оказаться цивилизованным, воспитанным существом, способным подняться над собственными пороками, стать лучше.

Была бы я решительным и здравомыслящим человеком, наверное, выгнала бы Шеда из дома и дело с концом. Пусть сам разбирается со своими проблемами. Он не пропадет в моем мире. Ко всему приспособится, как и его предшественники. Дорогу домой знает, если захочет, сам через год вернется… Но мне ужасно не хотелось его отпускать. И это был не только страх за других людей, на которых он наверняка устроит охоту, как только не останется ни одного сдерживающего фактора, а таковым я все же считала себя. Это было странное, необъяснимое чувство собственничества: он был мой и я ни с кем не хотела его делить, ни с другими людьми, ни с улицей.