Не отпускай меня

Насколько помню, той зимой «мечты о будущем» обсуждали главным образом мы, новички, хотя кое-кто из старожилов тоже в этом участвовал. Те из них, что постарше — особенно уже приступившие к подготовке, — иной раз, стоило начаться такому разговору, тихо вздыхали и выходили из комнаты, но мы этого поначалу даже и не замечали. Я не очень-то понимаю, что происходило у нас в головах, когда мы беседовали на эти темы. Скорее всего, мы знали, что всерьез о таком говорить невозможно, но чистым фантазированием это для нас, я уверена, все-таки не было. Мне кажется, это давало нам возможность, когда Хейлшем остался позади, хотя бы какие-нибудь полгода, до всех разговоров о работе помощниками доноров, до уроков вождения, до всего остального, время от времени забывать, кто мы в действительности такие, забывать, что нам говорили опекуны, забывать услышанное от мисс Люси в тот дождливый день и все теории, которые мы выработали между собой за годы. Долго, конечно, так продолжаться не могло, но, повторяю, на эти несколько месяцев мы каким-то образом смогли устроить себе уютную отсрочку, во время которой наша жизнь иной раз представлялась нам лишенной обычных ограничений. Когда я вспоминаю теперь, мне кажется, что мы множество часов провели, сидя после завтрака в наполненной паром кухне или теснясь далеко за полночь у полупогасшего камина, поглощенные обсуждением планов на будущее. Никто из нас, однако, не брал слишком

высоко. Не помню, чтобы кто-нибудь заявил о своем желании стать кинозвездой или чем-то подобным. Типичным был разговор о должности почтальона или о работе на ферме. Довольно многие хотели быть водителями тех или иных машин, и часто, когда об этом заходила речь, старожилы начинали сравнивать разные живописные маршруты, по которым они проезжали, излюбленные придорожные кафе, трудные развязки и тому подобное. Сейчас, конечно, я в таком разговоре многим из них сто очков вперед могла бы дать. Но тогда я только жадно слушала и голоса не подавала. Иной раз, когда время было позднее, я закрывала глаза, прислонялась к валику дивана — или к плечу молодого человека, если вечер приходился на один из коротких периодов, когда я была официально «чья-то», — и то засыпала, то просыпалась, позволяя лентам дорог разматываться в моем воображении.

Возвращаясь к тому, с чего начала, скажу, что дальше всех в такой беседе часто заходила именно Рут — особенно в присутствии старожилов. Об офисах она принялась рассуждать уже в начале зимы, но по-настоящему это обрело жизнь и стало ее «мечтой о будущем» после того утра, когда мы с ней ходили в деревню.

Тогда стояли сильные холода, и мы мучились с газовыми обогревателями. Мы целую вечность проводили у этих ящиков, пытались зажечь газ, щелкали, щелкали без всякого толку и в конце концов на один за другим махали рукой, как и на комнаты, которые они должны были обогревать. Кефферс отказывался ими заниматься, заявлял, что это наша обязанность, но потом, когда стало холодно не на шутку, все-таки дал конверт с деньгами и написал на бумажке, какое топливо для запальных горелок надо купить. Сходить за топливом в деревню вызвались я и Рут, и морозным утром мы отправились. Когда дошли до того места, где по обе стороны дорожки высоко поднимались живые изгороди и земля была усеяна замерзшими коровьими лепешками, Рут, которая немного отстала, вдруг остановилась.

Почувствовала я это не сразу, а несколько секунд спустя, и, когда обернулась, увидела, что она дует на пальцы и смотрит вниз, захваченная чем-то, что лежит у ее ног. Я подошла, решив сначала, что это какое-нибудь несчастное существо, погубленное морозом, но оказалось, что это цветной журнал — не из «журнальчиков Стива», а радостное глянцевое издание, какие получают с газетами бесплатно. Он лежал раскрытый на яркой рекламе во весь разворот, и, хотя бумага намокла и один угол испачкался, видно было все хорошо: восхитительно современный офис с открытой планировкой, где трое-четверо сотрудников о чем-то друг с другом весело переговариваются. Помещение, люди — все на картинке было блестящее. Рут смотрела на нее, смотрела, а когда заметила рядом меня, сказала: «Вот где стоило бы работать!»

Потом она опомнилась — может быть, даже рассердилась, что я ее на таком поймала, — и пошла вперед гораздо быстрей, чем раньше.