Не. Отпускай меня

Я просто не знала, что сказать. Была не в состоянии выразить мысли словами. Я тяжело сглотнула и коснулась руки Луки, которая лежала на его колене. Наши пальцы нерешительно встретились, и Лука посмотрел вниз на переплетение рук. Я осторожно погладила большим пальцем сгиб его пальцев. Это был невинный жест, который при других обстоятельствах мог бы показаться пустяковым. Но не сейчас. Не теперь. Не между нами.

— Я страдаю неврозом страха.

Мой голос звучал хрипло. Это было сказано неожиданно и как-то беспомощно, и вообще, это было не совсем то, что я хотела сказать. Пульс участился, меня накрыла волна неуверенности. Что я наделала? У меня судорожно сжался живот, и я подумала, что могу застонать от боли. Я прикусила нижнюю губу и хотела отодвинуться от Луки, но он схватил меня за руку, не сильно, но с решительностью, которая заставила меня остановиться.

— Что ты сказала? — Его голос звучал где-то далеко, он проникал в уши словно сквозь завесу тумана, но тон не оставлял сомнений в том, что Лука понял меня с первого раза и искал лишь подтверждения, застигнутый моим признанием врасплох.

Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Пальцы дрожали, и я почувствовала, как усилилась хватка Луки вокруг моего запястья.

— Я… — Проклятье. Почему это было так сложно с ним? Почему я просто не могла сказать ему то, что рассказала доктору Монтри и другим? Потому что тебе важно, что Лука о тебе думает, и потому, что ты не можешь просто отвернуться от него, если он тебя не поймет.

— Сага? — нерешительно позвал он.

Я открыла глаза. Я еще не могла решиться посмотреть на Луку, вместо этого я пристально смотрела на наши руки, позволяя себе заземлиться его близостью, ощущением его пальцев на своей коже.

— Я больна, — сказала я и показала на свою голову. — Здесь.

Прошли секунды, Лука не отвечал, и с каждым мгновением я становилась беспокойней; уже едва могла усидеть на месте. Но я хотела дать ему время переварить сказанное. Если бы только не мое подсознание, благодаря которому я представляла, как он насмешливо засмеется, а потом с отвращением скривит губы, вырвет свою руку и скажет, что не хочет больше иметь со мной ничего общего.

Но Лука не отпустил меня. Тишина между нами стала напряженней, в то время как буря за окном постепенно затихала.

— Чего ты боишься? — спросил наконец Лука. В его голосе слышалось беспокойство, как будто он не был уверен, можно ли задавать такой вопрос.

— Людей.

— Хорошо.

— Мужчин, если быть точной.

Он кивнул.

— Почему?

Слово было таким простым, а вопрос таким сложным.

— Это тяжело объяснить. — Я кашлянула и пошевелила пальцами в его руке. — Я просто боюсь вас.

Лука оставался совершенно неподвижным. Наверное, ему было нелегко столкнуться с этой правдой. Однако казалось, будто он не судил меня, а искренне хотел понять, что происходит во мне. И я собиралась ему в этом помочь.

— Но ты не боишься меня, верно?

— Что? Нет! — Как он мог это подумать? Я покачала головой и повторила еще раз более настойчиво: — Нет, ни в коем случае.

— Хорошо. — Он сжал губы и глубоко вздохнул. Волнение и замешательство отражались в его глазах, но я заметила там и облегчение. — Это хорошо.

— Правда, сначала я боялась, — созналась я. — Ты не был особенным… пока я не узнала тебя по-настоящему.

Лука посмотрел на меня. Его взгляд скользил по моему лицу, но он не разглядывал меня, как сумасшедший незнакомец.

— А потом?

— Ты стал особенным. — Я не могла объяснить, что имела в виду. Он должен понять меня, так как до сих пор ни одного другого мужчину я добровольно не подпускала так близко к себе.

Лука улыбнулся, и сомнение исчезло с его лица, а потом он наклонился ко мне и запечатлел легкий сладкий поцелуй на моих губах.

Я закрыла глаза и наслаждалась. Этот утешительный жест прогнал все опасения по поводу возможной реакции Луки.

После поцелуя он отпустил мою руку, но лишь для того, чтобы снова надеть футболку и вернуть кофейный столик на место. Он молча накинул на нас бабушкино одеяло, при этом мы придвинулись друг к другу как можно плотнее. Затем он наколол на вилки два маршмеллоу и протянул одну мне. Я держала маршмеллоу над огнем свечи, и мы говорили. Лука задавал мне всевозможные вопросы. В каких ситуациях я чувствовала себя плохо? Как давно у меня эти страхи? Как я чувствую себя в университете? Он действительно хотел все знать и пытался понять меня, что много значило. Он не задал лишь один вопрос, и я была ему за это благодарна, хотя прочитала его в глазах Луки. Я не знала, каким образом объяснить ему влияние страха на наше расставание, не упоминая Алана.

— Кто знает об этом? — спросил Лука и помахал вилкой туда-сюда, чтобы остудить свой поджаренный маршмеллоу.

— Не многие. — Я опустила вилку в уже наполовину пустой пакет, а потом снова расположила ее над огнем. В воздухе распространился аромат карамелизированного сахара. Мне было все легче говорить с Лукой о моем страхе — он облегчил мне это. — Только Меган и Коннор, а теперь ты.

— Коннор?