Не отпускай меня

— По крайней мере хоть куплю ее для тебя, — сказал он с усмешкой и прежде, чем я могла его остановить, спустился с помоста и пошел к прилавку.

Пока старик искал кассету, соответствующую футляру, я еще чуть-чуть побродила в глубине магазина. Мне по-прежнему было немного жаль, что мы так быстро ее нашли, и только потом, когда мы вернулись в Коттеджи и я была одна в своей комнате, я по-настоящему это оценила — то, что у меня опять есть кассета и эта песня. Но даже тогда мои переживания были по большей части ностальгическими, и сейчас, если я достаю кассету и смотрю на нее, она ровно настолько же пробуждает воспоминания о том дне в Норфолке, насколько о старых хейлшемских годах.

Когда мы вышли из магазина, мне очень хотелось вернуть то беззаботное, почти дурашливое настроение, с которым мы в него входили. Я отпустила несколько шуточек, но Томми был в задумчивости и не реагировал.

Дорожка, на которой мы оказались, круто пошла вверх, и примерно в сотне шагов впереди, на самом краю утеса, видна была смотровая площадка со скамейками, откуда можно было глядеть на море. Летом — прекрасное место для обычной семьи, чтобы посидеть и перекусить на свежем воздухе. Хотя сейчас дул холодный ветер, как-то так получилось, что мы туда направились, но немного не доходя до смотровой площадки Томми замедлил шаги и сказал:

— Крисси и Родни просто помешались на этой идее. Ну — о том, что каким-то парам откладывают донорство, если у них настоящая любовь. Они уверены, что мы всё об этом знаем, но ведь в Хейлшеме никто ничего такого не говорил. Я, по крайней мере, не слышал — а ты, Кэт? Нет, это просто стало ходить последнее время среди старожилов. А люди вроде Рут только рады это раздуть.

Я внимательно на него посмотрела, но понять, что это — добродушное любовное ворчание или настоящее недовольство, — было невозможно. Я видела, однако, что у него на уме и что-то другое, не имеющее отношения к Рут, поэтому я не стала ничего говорить, просто выжидала. В конце концов он остановился совсем и носком ботинка начал двигать туда-сюда по земле смятый бумажный стаканчик.

— Знаешь, Кэт, — сказал он. — Я тут думал кое о чем. Да, я уверен, что мы с тобой не ошибаемся, в Хейлшеме никто про такое не говорил. Но там была масса всего, в чем мы не видели смысла в то время. И я подумал: если это правда, если этот слух на чем-то основан — тогда очень многое можно объяснить. То, над чем мы ломали голову.

— Что ты имеешь в виду? Что можно объяснить?

— Например, Галерею. — Томми заговорил тише и придвинулся ко мне, точно мы все еще были в Хейлшеме и обсуждали что-то в обеденной очереди или у пруда. — Мы ведь так и не смогли там добраться до сути — зачем вообще нужна эта Галерея? Зачем Мадам забирала все лучшие работы? Но теперь, кажется, я знаю. Помнишь, Кэт, как все спорили насчет жетонов — должны или нет их давать в обмен на то, что берет себе Мадам? И как Рой Дж. ходил разговаривать об этом с мисс Эмили? Ведь мисс Эмили кое-что тогда ему сказала, проговорилась — вот я теперь и задумался.

Мимо шли две женщины с собаками на поводках, и мы оба, хотя это был полнейший идиотизм, замолчали и стали ждать, пока они пройдут. Потом я спросила:

— О чем, Томми? О чем мисс Эмили проговорилась?

— Рой Дж. спросил ее, почему Мадам забирает наши работы. Помнишь ее ответ, как его передавали?

— Она, кажется, сказала, что это привилегия, что мы должны гордиться…

— Да, но не только. — Томми понизил голос до шепота. — Она еще кое-что сказала Рою — скорее всего, у нее случайно вылетело, скорее всего, она не хотела этого говорить. Помнишь, Кэт? Она сказала ему, что через рисунки, стихи и всякое такое выявляется, какие мы есть внутри. Сказала — это выявляет ваши души.

Когда он это произнес, я вдруг засмеялась, потому что вспомнила один рисунок Лоры, изображавший ее кишки. Тем не менее что-то у меня в уме забрезжило.

— Да, — сказала я. — Помню. Но к чему ты это все?

— Я вот что думаю, — неторопливо начал Томми. — Допустим, старожилы правду говорят. Допустим, у хейлшемских действительно есть эта льгота. Допустим, двое заявляют, что любят друг друга, и просят дать им больше времени побыть вместе. Тогда, понимаешь, Кэт, должен быть способ проверки — правду они говорят или нет. Ведь люди могут просто взять и сказать, что у них любовь, просто чтобы оттянуть донорство. Видишь, да, как трудно здесь судить? Или пара может искренне подумать, что это любовь, а на самом деле это секс и ничего больше. Или просто увлечение. Понимаешь, Кэт, о чем я? Судить действительно очень трудно, и совсем исключить ошибки тут, наверно, нельзя. Но вот что самое главное: кто бы там у них ни решал, Мадам или кто другой, ему нужно на что-то опираться.

Я медленно кивнула.

— И поэтому они брали наши работы…