Не отпускаю

— Хочешь покажу, — спрашивает он, но не ждет ответа, резко хватает меня за запястья и грубо притягивает к себе. В нос бьет его до боли любимый запах, только сейчас он мне кажется не свежим, а отравляющим. Я чувствую его сильное, напряженное, словно каменное тело, тяжелое обжигающее лицо дыхание и меня начинает лихорадить. Трясти в его руках, как ненормальную. Хочу вырваться, но он не отпускает, до боли сжимая мои запястья. Потом перехватывает большой сильной ладонью мои руки, а другой рукой обхватывает скулы, вынуждая смотреть в темные, пугающие глаза. И я застываю, смотря на него словно загипнотизированная. На секунды я забываю обо всем на свете. Да, его грубость и взгляд вызывают страх, но он какой-то иной, он завораживающий до такой степени, что мне хочется понять, что скрывается за гранью этого страха. Сглатываю, когда он тянется к моим губам, не отрывая взгляда. Его скулы напряженные, дыхание учащается и мне кажется, что я сейчас рядом с другим человеком. Наша близость всегда начиналась с ласки и долгой нежной прелюдии. Эта мысль меня отрезвляет словно пощечина, я вдруг четко представляю на своем месте Валерию, в том самом туалете на приеме. И именно сейчас четко осознаю, что даже если прощу его когда-нибудь, то все равно никогда не смогу быть с ним рядом. Каждый раз, когда мы будем ложиться в одну постель, меня будут преследовать картины того дня, отравляя душу, душа отвращением и дикими приступами ревности с едким запахом предательства. Когда Вадим прикасается к моим губам, но не целует, а прикусывает мою губу, я накрываю его грудь и со всей силы на которую способна отталкиваю его от себя. Он резко отпускает меня, и я по инерции отшатываюсь назад, ударяясь об боковое стекло машины.

— Не прикасайся больше ко мне никогда! — четко со злобой, накатившей на меня, проговариваю я. А Вадим вдруг как-то зло усмехается и закрывает глаза, словно пытается прийти в себя, а когда открывает, его взгляд становится теплым. Я действительно его не знаю. В нем словно живет два человека. Но это уже неважно.

— Что и требовалось доказать, — садится ровно, откидывается на спинку сиденья, запрокидывая голову.

— Ты даже сейчас не можешь попросить прощения. Что ты за человек то такой!? Всего два слова «прости меня».

— Если я скажу эти слова, ты меня простишь и будет все как прежде? — спрашивает он, продолжая смотреть куда-то вверх в одну точку.

— Нет.

— Тогда не вижу смысла их произносить, — и этим все сказано. В этом и есть весь Вадим. Он ничего не делает просто так, даже в этой ситуации. Нет моего прощения, нет слов извинений. Принципиальный и циничный даже в личной жизни.

— Отпусти меня. Прошу тебя. Я хочу домой, — дергаю ручку заблокированной двери, пытаясь ее сломать.

— Сейчас я сам отвезу тебя домой, — спокойно говорит он, заводя двигатель.

— Нет, не туда. Я хочу к родителям в свой город. Я не смогу больше жить с тобой в одном доме, я сойду с ума, я сама себя изведу. Моя боль меня сожрет. Мне трудно дышать рядом с тобой. Отпусти меня!

— Это твой дом, Полина. Я строил его для тебя и нашего сына. Каждую вещь и мелочь в нем выбирала ты. Это все принадлежит тебе. Не можешь находиться рядом со мной — уйду я. Но ты и мой сын будете жить в нашем доме! — это не простые слова, это какой-то безапелляционный приговор.

— Ты больше не имеешь право указывать мне, что мне делать и как жить. Я хочу к маме, и я к ней уеду. Я подаю на развод! — он ничего мне не отвечает, просто заводит двигатель и везет нас домой, смотря на дорогу, словно не слышит меня или не воспринимает моих слов всерьез.

По дороге домой, Вадим молча заехал в сад и забрал Кирилла. Он прекрасно понимал, что при ребенке я буду вести себя как прежде и прекрасно этим пользовался. В нашем доме пахло выпечкой, а на кухне хозяйничала свекровь выпекая пироги, готовя для нас обед. Все это было похоже на фальшивую и бездарную постановку, спектакль под названием семейная идиллия. Варвара Николаевна мило улыбалась ребенку, кормя его своими блюдами, изредка кидая на нас с Вадиком косые взгляды. В тот день я ещё была решительно настроена уехать к маме и поэтому паковала чемоданы с самым необходимым, ни на кого не обращая внимания, но к вечеру Кирилл заболел. У него поднялась температура, и заболело горло. Я все-таки заразила сына, поэтому ни о какой поездке не могло идти и речи. Мама позвонила мне сама, интересуясь взяла ли я билеты, и я сказала ей, что мы обязательно приедем, когда ребенок выздоровеет.