Не отступать! Не сдаваться!

Александр Лысёв. Не отступать! Не сдаваться!

1

Поезд шел по выжженной солнцем степи, которой, казалось, не будет ни конца ни края. Трава уже успела пожелтеть, и иногда дувший с востока легкий ветерок раскачивал заросли бурьяна и ковыля. Нещадно палило солнце. В вагоне было душно, а от запаха преющего сена-вообще становилось трудно вдыхать терпкий аромат степи, пропитавший все кругом.

Лейтенант Егорьев, ухватившись рукой за железный крюк двери, высунулся наружу, подставляя лицо и грудь под встречные потоки воздуха. Впереди, окутываясь белыми облаками тотчас уносимого ветром пара, гудел паровоз, стуча колесами. Дружным перестуком отвечали ему вагоны, раскачиваясь из стороны в сторону. Егорьев с минуту рассматривал открывшуюся ему во всей своей необозримости степь, потом, почувствовав на зубах мелкие песчинки, которые вместе с порывами ветра били ему в лицо, отошел от двери и уселся на сено.

— Охота вам, товарищ лейтенант, пыль нюхать? — подал голос из дальнего угла вагона старшина Кутейкин, развалившийся на охапках подмятого под себя сена.

— Здесь вообще дышать нечем, — отвечал ему Егорьев, стряхивая песчинки с запылившейся гимнастерки.

— Тряси не тряси — все равно всего не вытрясешь! — ухмыльнулся Кутейкин, видя старания лейтенанта.

— А как вы там еще в своей берлоге не сварились? — повернулся Егорьев к старшине. — Ведь от самой станции, как залезли, так тут и едете.

— Нее… — протянул старшина, потягиваясь. — Мне не жарко… И не душно, — добавил он после некоторого молчания. — Верно, Лучинков?

Ответа не последовало, Кутейкин приподнялся и посмотрел вниз. Лучинков, молодой солдат, спал на полу, подложив под голову приклад винтовки с наваленными на него клоками сена. Старшина, свесив ногу, носком сапога дотронулся до дула винтовки. Приклад под головой Лучинкова заерзал, на что владелец причмокнул во сне губами и, повернувшись на другой бок, подсунул под щеку ладонь, больше не реагируя на происки старшины. Кутейкин, оставив в покое Лучинкова, нагнулся над другим солдатом.

— Федор, — позвал он его, слегка встряхнув за плечо. — Федо-ор!

— А? Что такое? — спросонья поднимая голову с шинельной скатки и оглядываясь в полутьме вагона, спросил Федор.

Увидев фигуру лейтенанта, темным силуэтом выделявшуюся на фоне дверного проема, солдат обратился к нему:

— Уже приехали, товарищ лейтенант?

— Тебе не жарко, Федор? — с самым деловитым видом осведомился Кутейкин.

Окончательно сбитый с толку, Федор рассеянно смотрел то на Егорьева, то на старшину.

— Успокойтесь, это у старшины шутки такие, — объяснил Егорьев солдату.

— Тьфу, чтоб тебя… — с досадой плюнув на пол и погрозив кулаком старшине, выругался Федор, снова укладываясь на прежнее место, процедив еле слышно сквозь зубы:

— Черти б вас съели.

Кутейкин с довольной улыбкой спустился сверху к лейтенанту и уселся рядом с ним.

— Не смешно, — глядя на расплывшееся лицо старшины, сказал Егорьев и, еще раз по слогам повторив: — Не смеш-но, — отвернулся и стал смотреть на степь.

Кутейкин, обиженно поджав губы, полез обратно к себе. Егорьев, сев к самой двери, заложил руки за голову и, приняв удобное положение, предался размышлениям.

Итак, он ехал на фронт. Туда, куда стремился казавшиеся ему невыносимо долгие месяцы обучения в военном училище. Сколько раз он представлял себя в роли командира взвода, а то и роты, четко отдающим распоряжения, на самой передовой, под огнем противника, или поднимающим свое подразделение в атаку. Хотя сводки с фронтов и не сообщали о наступательных действиях, Егорьев был уверен, что, как только он прибудет на место своего назначения, Красная Армия вновь перейдет в наступление, еще более сокрушительное для немцев, чем зимнее наступление под Москвой. По мнению Егорьева, с которым, впрочем, совпадали и мнения большинства других курсантов училища, Красная Армия сейчас подтягивает резервы, готовится к новому удару по врагу. И он, лейтенант Егорьев, прибудет в самый канун этого наступления.