Не отверну лица

Шоор еще более нахмурился, сбивая пепел сигары на комнатный цветок, потом коротко взглянул на изумленного Густава и добавил:

— И ты дурак!..

На этом курс подготовки Густава Мюллера к практическим действиям на Восточном фронте закончился.

3

На другой день фельдфебель построил зондеркоманду перед парадным входом у здания техникума, отодвинув строй ровно настолько, сколько потребуется Шоору для хождения вдоль первой шеренги. О привычке майора прохаживаться перед строем, часто нагибаясь, чтобы оглядеть сверкающие голенища своих сапог, тароватый фельдфебель хорошо знал. Чтобы угодить майору, фельдфебель Цейсмер, пребывающий к тому же в звании наместника египетского доминиона, послал дежурного по роте Роальфа Линца — уже знакомого нам императора Японии — подмести площадку. Кто знает: может, вместе с майором пожалует сам комендант гарнизона полковник Турвеббер?

Но майор вышел один. Он был в парадном мундире с темным отложным воротником. Вытягивая губы и кривясь, он пытался, действуя языком, извлечь мясные крошки, застрявшие в зубах. Эти чисто домашние гримасы офицера и предчувствие перемен в войсковой жизни настраивали солдат на доверчивый лад.

От парадного мундира Шоора с тремя рядами орденских планок веял строгий холодок воинской дисциплины, как бы напоминая «сильным мира сего», что и над ними всегда имеются более сильные, способные повелевать и чувствовать при этом себя совсем непринужденно.

Майор держал в руках длинную трость, которой изредка похлопывал себя по голенищу, требуя внимания, иногда опускал ее на полусогнутую ладонь.

Трость эта была необычна. Столетний пастух-гуцул сработал ее из молодого побега карпатской лещины, приспособив сопилку и для опоры при передвижении за стадом. Инкрустированная палка эта заинтересовала Шоора, когда он выбирал в горах место для концлагеря и повстречал там пастуха. С тех пор Дитрих Шоор никогда не расставался с трофеем, совершенно позабыв о прямом назначении инструмента: музыки и песен майор не выносил, за исключением походных маршей.

Густаву почему-то казалось, что майор втайне наслаждается звуками гуцульской сопилки и вообще ведет несколько иную, чем выставленную напоказ, жизнь, как и эта вот полюбившаяся ему музыкальная палочка.

Напутственная речь Дитриха Шоора была во многом удивительной, не менее странной, чем классные занятия.

— Господа! — подбрасывая гуцульский трофей на ладони и по привычке покачиваясь на носках взад-вперед, начал майор. — Наша встреча на этом заканчивается. Мой скромный долг заключался в том, чтобы объявить всем вам вместе и каждому в отдельности о ваших чрезвычайных полномочиях на земле в настоящее время. Насколько мог справедливо, руководствуясь только вашими знаниями и обнаруженными способностями по части руководства миром, я распределил между вами сановные посты и ознакомил с методами, которыми в наше время они достигаются. Надеюсь, недовольных нет?

С выдержкой, приличествующей великим, зондеркоманда молчала.

— В таком случае, господа, мне остается лишь пожелать вам успеха и... — тут Дитрих Шоор сделал непродолжительную паузу, подавшись вперед и обводя шеренгу быстрым взглядом, — и ответить на два небольших вопроса — они могут возникнуть у вас почти сразу, как только мы расстанемся. Завтра вы отправляетесь в прифронтовую полосу и некоторые из вас, например, «король» Дании или французский «премьер»...

Прервав фразу Шоора, в строю вдруг четко, как на солдатской перекличке, прозвучало: «Яволь!» Это отозвался один из великих, уже пообвыкших в своей новой роли. Два или три человека в разных местах коротко хохотнули в ответ.

Майор продолжал, будто ничего не заметив: