Не отверну лица

Отведя глаза в сторону, чтобы не выдать невольной улыбки, член Военного совета, тридцатидвухлетний генерал, поднаторевший в академиях, сделал вежливое замечание пятидесятилетнему ветерану:

— Точнее подавайте команды, Матвей Парамонович!

— Бойцы меня отлично понимают, товарищ генерал! — обидчиво ответил командир полка.

И это было большой правдой.

...Матвей Белов до ухода на германскую войну, в прошлом батрак, не осилил даже собственной росписи и ставил при надобности крестик. Таблицу умножения он освоил с помощью комиссаров Фрунзенской дивизии. После гражданской войны, уже командиром сотни, отправился на борьбу с басмачеством. В одном случае напрашивался добровольно, в другом его отсылали по необходимости в те подразделения, которые стояли ближе к огню, требовали командирского опыта.

Младшие по званию, но более грамотные сослуживцы уезжали на курсы, в академию, быстро обгоняли Матвея Белова в чинах, а он все служил на самых обыкновенных постах, служил, не ропща и не зазнаваясь. А если и посетует на что-нибудь в письмах к отцу — суровой отповедью остепенял сына Парамон Ильич: «Не тоже солдату на тяготы службы сетовать! За свою землю стоишь, Матвей... На весь хутор наш ты один полковник из рода Беловых... Бог даст — в генералы выйдешь, не все сразу...»

И служил Матвей без претензий, потому что так нужно было, потому что мировая гидра капитализма не давала трудовому люду его России «спокойствия», поднимала голову, выжидая, не истощилась ли рабоче-крестьянская неустрашимость батрака Матвея, Матвея — солдата, Матвея — красного командира и Матвея Парамоновича — советского полковника! А как нужна была родной державе его безропотная солдатская служба, пока будущие командиры батарей и комиссары танковых корпусов мастерили скворешники в школах и зубрили лермонтовские стихи о Бородинском сражении!

4

Данчиков мысленно сравнил Матвея Белова с Гордеем Пуниным. Кто он — этот человек с красивым русским именем? Будущий Сусанин или Чапаев периода Отечественной войны? Или вовсе иной деятель, народный гений которого проявится уже в нынешних, очень не сравнимых, а может, в чем-то похожих на другие времена?

— Значит, в партизаны переходить не хочете, — раздумчиво подводил итог предварительному разговору с Данчиковым «отец». Он, конечно, не замечал искажения, допущенного им в слове «хотеть».

— Хотим или нет — не в этом суть, — теплея душой, ответствовал лейтенант. — Мы с вами, Гордей Данилович, молимся разным богам. Вы, хоть и вооружены, остаетесь людьми гражданскими... Какой с вас спрос? А я присягу давал.

Неуверенность в словах Данчикова Пунин подметил сразу и решил одним ударом разрубить узел противоречий.

— А если прикажу?!

— Драться будем...

— Тьфу, шалапутный! — выругался Пунин, улыбаясь глазами. — Да пойми ж ты: один у нас сейчас бог — главнокомандующий. И враг один — немец. С головы или с хвоста ты его огреешь, не все ли равно?

— Знамя у меня полковое, товарищ Пунин, — нехотя выложил Данчиков то, что мешало ему всерьез воспринимать предложение «отца». — А это все равно, что сердце войсковой части. Пока оно живо...

— Партизанский полк под это Знамя поставим! — убежденно доказывал Гордей Пунин. Данчиков не верил в существование такого полка.

Наконец Пунин высказал компромиссное предложение:

— Пиши, что хотел бы передать от своего «полка» на Большую землю...

— Какая земля? Вы имеете связь с Москвой?! — изумился Данчиков. — И до сих пор не сказали мне об этом?! Да это же самое главное, старина! Да ты знаешь... да вы знаете, что для меня означает сейчас хоть одно слово оттуда?!

Трудно было глядеть в эту минуту на Данчикова без волнения. Он словно почувствовал близость с той огромной, ставшей для него трижды дороже землей, которую Пунин впервые при нем назвал новым, самым точным словом «Большая...»

— Пиши рапорт штабу, — невозмутимо продолжал Пунин. Для него этот ход был обдуман заранее. Данчиков тут же пристроил на коленях планшет. Вложить в какие-нибудь двадцать строчек то, что пережито за два месяца скитаний по тылам врага, оказалось не просто. Следовало доложить о разгроме полка, о маршруте взвода; надо указать место временной — именно временной! — остановки, о численности бойцов и готовности выполнить в тылу врага любое задание! Любое! Но прежде всего — о сохранности Знамени... И хоть слово о Веретенникове...

Условились, что взвод будет ждать ответа в одном из ответвлений оврага, не заходя в расположение партизанской базы. На этом настоял осторожный Данчиков. Пунина он все же пригласил побеседовать с бойцами о последних сводках с фронта.

В овраг принесли два ведра картошки, буханку домашнего хлеба. Насчет харчей и ночлега большую помощь бойцам оказал Митька, приставленный к ним за связного. Митька через каждые два часа бегал за новостями, давая знать о своем приближении пиликанием на губной гармошке. Этот подарок сделал ему Полтора Ивана.