Не отверну лица

Артисты чувствуют приближение того мгновения, когда эмоциональное воздействие на зрителей достигает предела. Глаза сидящих в зале никогда не врут.

Четырнадцать тысяч человек в зале Мэдисон сквер гардэн замерли, потрясенные несценическим действием. Исполинский зал сковало то оцепенение, которое предшествует взрыву. Казалось, чуть замедли этот огневой ритм на сцене, и под своды зала устремится океанский прибой. Но Галинский уводил зрителей все дальше и выше, заставляя сладко замирать сердца. О, он многое мог, этот паренек, пришедший на профессиональную сцену из самодеятельного коллектива!

Вот Галинский, будто прикипев к одному месту, крылато раскидал руки и стал приседать, словно бы ввинчиваясь в пол. Работая руками, как винтами, медленно приседая и вставая таким образом, перемещаясь с места на место, Галинский пошел по широкому кругу. Ему полагалось дважды обойти сцену, прежде чем закончится победное шествие к славе. Но под конец первого круга в зале совсем неожиданно и, казалось, беспричинно пробежал шумок. Заскрипело и громко стукнуло опрокинутое кем-то кресло.

И вдруг уже потревоженную тишину всколыхнул изумленный приглушенный возглас:

— Андрей? Андрей?!

Слово это, произнесенное с мягким выговором буквы «р», звучало совсем не по-русски. Публике по оплошности переводчика не было названо имя Галинского. И вместе с тем молодого артиста в самый напряженный для него момент безошибочно окликнули из зала.

Немного смущенный этим возгласом, Галинский шел по кругу в прежнем темпе. Он отчетливо видел: по узкому проходу между подставными креслами, расставив руки, будто желая обнять Галинского, к сцене бежал его луизианский знакомый...

Галинскому и его юной напарнице хорошо аплодировали. Кто-то вызывал артистов на сцену, вопя «бра-во!» Но впечатление было все же испорчено.

Не обращая внимания на требования публики, молодой танцор рвал с себя мокрую от пота одежду и с яростью кидал на руки подоспевшим товарищам. В его отчаянных движениях сквозила досада, негодование, мальчишеская злость...

После «Коробейников» предполагалось сделать антракт. Однако, чтобы не расхолаживать публику, решили перестроить программу на ходу. С некоторой поспешностью и даже несогласованностью отдельных инструментов оркестр грянул веселый танцевальный мотив. На сцену устремились юноши и девушки в нарядных украинских костюмах. Неприятное возбуждение в зале с каждой минутой угасало.

Поуспокоившийся Галинский подошел к ширме.

Однако сколько он ни вглядывался в то место посередине зала, где прежде сидели луизианцы, — ни учителя, ни его учеников в тот вечер больше не увидел.

3

Странная выходка провинциального учителя в концертном зале осталась незамеченной даже бульварными газетами. Андрей Галинский и сам едва ли вспомнил бы о Лейке, если бы не встреча с Берликом Хьюзом.

Но чем меньше оставалось часов и минут пребывания в Америке, тем острее в его сознании проявлялось желание узнать еще что-нибудь об этом необычном учителе из южного штата. Лейк теперь, после слов Хьюза казался танцору не таким уж простым. В первые минуты знакомства он проявил себя достаточно воспитанным и сдержанным. Не ради же скандала в многотысячной аудитории решился этот человек на нелегкое путешествие, да еще с детьми!

Андрею теперь вспомнились чуть выцветшие печально-глубокие глаза Лейка, живо устремленные на него и тут же погасшие.

«Если уж говорить правду до конца, — думал Галинский, — то Мортон Лейк оставался предельно официален со мною даже в зале. Он вежливо поблагодарил за услугу... Мне еще подумалось тогда, что учитель или устал, или вообще флегматичен по натуре. И вдруг такой взрыв чувств! Память чувств? Но мы ведь никогда не встречались прежде...» Андрея преследовали мысли о Лейке. Танцор порой раздражался.

Уважаемый и благовоспитанный Лейк должен был, по крайней мере, на другой день явиться к кому-нибудь из участников ансамбля с извинениями. Или — что уж совсем просто — мог прислать вторую открытку... с видом парохода, плывущего по Миссисипи.

Раздосадованный на Лейка, а еще более на себя за чрезмерное любопытство ко всяким мелочам в жизни, Андрей встал с дивана и подошел к окну. Бродвейский отель «Клэридж» был, вероятно, так спроектирован, чтобы обитатели могли при желании в одну минуту освободиться от навязчивых раздумий. Для этого достаточно поднять жалюзи выходящего на площадь окна и попытаться глядеть на сатанинскую пляску света и красок в темноте.

Почти сразу внимание Галинского привлек неоновый силуэт мужчины с дымящейся трубкой. Трубка время от времени исторгала клубы розового дыма, на фоне которого появлялись плывущие буквы. Буквы эти медленно складывались в слова: «Курите... ароматные... сигары... фирмы... Аллена, Дж. Мортона и К°».

— И здесь Мортон, — недовольно поморщился Андрей. Он отошел к другому окну, с видом на угол 44-й авеню. Отсюда реклама преподносила новинки кино. Это было по-своему забавное зрелище, но в длинном списке имен артистов, исполняющих главные роли голливудского боевика, словно дразня Галинского, дважды мелькнуло имя «Мортон».