Не переводя дыхания

Свет не дает ни уснуть, ни позабыться. С улицы доносятся веселые голоса: это молодые гуляют. Лясс сидит и думает: что же такое старость? Он изменил срок созревания растений. Он учитывал годы, месяцы, даже дни. А о себе он не подумал. Старость подошла незаметно. Еще недавно он повсюду оказывался самым молодым. В Архангельске — на первых заседаниях о той же пшенице. Сколько ему тогда было?.. Тридцать один. Кругом сидели почтенные… А теперь он всегда самый старший. Место уступают. Нехорошо! Может быть все дело в цифре? Может быть, он вовсе и не состарился? Иван Никитыч подходит к зеркалу: седая щетина, под глазами большие мешки, да и глаза стали мягкие, вроде как у Пропса. Конечно, он еще поработает! Но вот, когда они ездили в Нюксеницу, Лясс взбежал наверх и вдруг как схватился за сердце: не может он больше бегать в гору. Там какой-то человек сказал: «Вы бы себя поберегли»… Ну да, это все понимают: сорок четыре — это не двадцать два. А он вот разлетелся — Лельке предложение делать, не угодно ли!..

Однако ирония не помогала. Лелька твердо вошла в жизнь Ивана Никитыча. Он уже знал, что это всерьез. Мало-помалу он начал уступать себе. Он только изредка цедил сквозь зубы: «Ну и глупо!» Наконец он решил рассказать Лельке про все. Пусть посмеется — может быть, хоть это его излечит. А вдруг?.. Иван Никитыч никогда не договаривал себе, что может быть «вдруг», он только начинал бессмысленно улыбаться.

Но как ей сказать? Ведь она сразу рассмеется… Лучше начать издалека… Лясс обрадовался, придумав фразу: «Как ты думаешь, большая это разница, если, скажем, двадцать три года и сорок три или сорок четыре?» Он начнет с этого.

Лелька два дня не приходила, а когда она пришла, Лясс так ей обрадовался, что Лелька спросила:

— Что это ты сегодня такой веселый?

Он рассердился на себя и начал кричать, что Лелька не слушает, когда он что нибудь рассказывает, что опыты с искусственным климатом… Он говорил-говорил, а потом вдруг рассмеялся. Никакого серьезного разговора не вышло.

На следующий день Лясс совсем было решил: «Сегодня скажу». Но в последнюю минуту он растерялся и объявил, что едет на станцию. Он работал до двух ночи. Когда он пришел домой, у него сильно разболелась голова. Лясс никогда не хворал, и когда ночью у него сделался жар, он решил: «Это я умираю». Он заставил себя подняться, привел в порядок все счета о подотчетных деньгах, написал Иголкину, чтобы тот послал семена ячменя в Москву, и снова лег. Повернувшись лицом к стенке, он стал ждать, когда же все кончится. В ушах стоял гул, а голова как будто разрывалась. Он впервые осмелился подумать о Леле просто, не смеясь над собой и не ругая себя. Он даже представил себе, что она сидит рядом. Он приподнялся, чтобы обнять ее, и сейчас же упал на подушки. Потом он ничего не помнил. Он проснулся от тихого тявкания Мушки. Он посмотрел и улыбнулся: все четыре собаки сидели смирно, не сводя глаз с Лясса: они ждали, когда он проснется. Сколько же времени? Он поглядел на часы. Что такое?.. Нет, идут… Часы показывали двенадцать. Тогда он вспомнил ночь: что-то с ним было неладное. Он должен был утром зайти в крайком… Как это глупо вышло! Надо поскорее встать! Он поднялся, но стоять он не смог — ноги как будто уходили. Пришлось снова лечь. Вскоре заглянула Ксюша; она перепугалась и побежала за врачом. Врач выслушал Ивана Никитыча:

— Ничего серьезного… Обыкновенный грипп. Сердце у вас немного того… Вам сколько лет?.. Ну, это все пустяки. Так то вы крепкий. Надо отдохнуть. Я вот вам капли пропишу…

Когда он ушел, Иван Никитыч подумал: грипп, кажется, у всех бывает. Но почему он меня о годах спрашивал? Неужели это начало конца? Сколько надо еще сделать! Да и жизнь теперь такая — трудно оторваться. Вот день провалялся, и то кажется — что то пропустил… А умирать и совсем глупо. Лелька еще… Но, может, это пройдет? Он капли выпьет… Отдыхать? Ну пролежит до завтра, отдохнет…

Пришла Ксюша:

— Доктор-то что сказал?

Лясс рассмеялся:

— Сказал — такие до ста лет живут, да и то потом их травить приходится. Ерунда у меня — грипп. Еще про сердце что-то говорил… Шут его разберет! Вот у дерева бывает такая болезнь — двойное сердце. Это значит — внутри две сердцевинные трубки, понимаешь? Может, и у меня так — слишком я уже распространился, надо и честь знать…

На следующий день он работал как всегда. Он больше не думал ни о двойном сердце, ни о каплях. Вечером ждал Лелю, но Леля не пришла. Он теперь твердо решил: как только она придет, он сразу ее спросит. Леля не приходила всю неделю. Наконец-то — это было утром в выходной — он услышал ее голос. Он вздрогнул и, как школьник, повторил: «Сорок четыре и двадцать три».

Леля пришла с каким-то парнем. Лясс нахмурился: значит, снова не удастся поговорить! Он спросил:

— Это что товарищ — по делу?

Леля покраснела. Иван Никитыч невольно подумал: «Красивая она!..»

— Это Васька Ляшков. Я тебе о нем еще не говорила. Он давно хочет с тобой познакомиться. Только стеснялся. Я его уговорила. Ты не сердишься?..

Лясс улыбнулся: