Не плачь по мне, Аргентина

– Смотрите. – Американец выудил со дна пачку, перевязанную резинкой, и бросил ее на стол.

Таманский подошел ближе, взял первую…

Со снимка на него смотрел крепкий бритоголовый парень. Раскрытый в крике рот. Напряженное лицо.

– Дальше, дальше…

А дальше… Этих ребят было трудно не узнать.

Черная форма военного образца. Высокие ботинки. Закатанные рукава.

– Нацисты?

– Дальше смотрите…

Трупы. Убитые женщины. Мужчины. Стреляли явно в затылок. Босые, страшно вывернутые ноги повешенных. Головешки и пепел.

– Индейская деревня, – пояснил Джобс. Его лицо осунулось, стало рыхлым. – Дальше…

Снова головешки. Трупы. Только теперь сваленные в кучу и обгоревшие. Искаженные лица, бритые затылки, парни, автоматы, винтовки…

– Что это, Джобс?

– Нацисты. Они готовят переворот.

51

Таманский вернулся в гостиницу только вечером.

Весь день, после того как покинул Джобса, Костя ходил по городу. Пешком.

Собственно, он планировал эту прогулку еще в первый день, поскольку считал такой способ лучшим, чтобы понять страну и людей, но… Что называется, жизнь внесла коррективы.

Поначалу Костя ходил по известным ему маршрутам. Памятники, музеи, парки и снова памятники. Собственно, на достопримечательности он не обращал внимания, размышляя о предложении, сделанном ему американцем. Подумать тут было о чем. К журналистскому расследованию Таманский был откровенно не готов. Он никогда ничем подобным не занимался, да и где ему было набить руку? В Союзе? Однако идею о том, чтобы сдать эти материалы в советское посольство, американец отвергал целиком и полностью. Русский журналист был ему нужен как страховка. Мол, если ваши газеты поднимут шум, то и наши должны будут откликнуться. Костя откровенно не понимал, о какой такой конкуренции толкует Джобс, учитывая закрытость советских газет и границ.

– Ты не понимаешь, – возмущался американец. – Любая ваша крупная статья так или иначе, но к нам попадает. Все, что там у вас внутри делается, обсасывают шавки типа «Радио Свобода». Это их хлеб, на них плевать всем! Кроме ваших. А когда разговор касается международных дел, тут уж извините, но отдавать территорию никто не станет. Как только я намекну редактору, что об этом пишут не только наши газеты, но и русские… У меня статью с руками оторвут. Да еще закажут. А заказ, Тамански, это дело! Настоящее дело!

Таким образом, отдавать материалы в посольство мог, по мнению Джобса, только полный идиот.

– Это же деньги, Тамански, деньги, понимаете?!

Таманский понимал коллегу очень относительно. Деньги деньгами, а нацисты нацистами.

С этими мыслями Костя разглядывал какие-то картины в музее, потом, сообразив, что уже вообще ничего не соображает, вышел на улицу и побрел куда глаза глядят. Он шатался по Буэнос-Айресу, разглядывал заваленные мусором дворы, громадные проспекты, нищие кварталы с бесчисленными детьми, богатые кварталы с бесчисленными решетками. Костя всматривался в глаза людям, певцам, что терзали быстрыми темными пальцами гитары, проституткам с ленивыми лицами женщин, которые знают себе настоящую цену, уличным жонглерам и акробатам, для которых вся жизнь игра, а платят за нее копейки, прохожим, таким разным и вместе с тем одинаковым.

Удивительный город, где улицы, перекрещиваясь, образуют решетку. Где люди улыбаются вам, как своему давнему знакомому. Где на каждом углу на тебя смотрит прошлое, а в подворотнях варится и кипит настоящее. Страсть и жадность к жизни, вот что такое Буэнос-Айрес.

– Они готовят переворот, Тамански. Настоящий нацистский переворот. Они есть везде. В армии, на флоте, в правительстве. Понимаете? У меня есть кое-какие материалы, но доказательств нет. Надо только немного поработать, немного поработать, Тамански. И дельце выгорит.

Дельцем американец называл серию репортажей о нацистах в Аргентине.

Для Таманского дельце выглядело посерьезней.

– Какое мне дело до всех до них? Почему я должен лезть в это болото, рискуя, помимо собственной шкуры, еще и… всем остальным? Сотрудничество с американцем может выйти таким боком, что потом не отмоешься. – Костя смотрел на огромный памятник какому-то португальскому колонизатору и разговаривал сам с собой. – Сдать все, что он мне сможет предоставить, в посоль…

Тут он сообразил, что сдача материалов в посольство повлечет за собой целый ряд вопросов, на которые хочешь не хочешь, а придется давать ответ. В частности, а откуда у вас, простите, эти данные? А как вы добыли эти фотографии, пробыв два дня в Аргентине? Кто? Откуда? Почему к вам? И все, контора, как известно, пишет.

– Да пошел ты, – ругнулся Таманский в лицо бронзовому гранду. – Я что, мессия?

И он сердито пошел прочь.

Вечерело, и Таманский, почувствовав голод, направился в свой отель. Где действительно неплохо кормили.

Однако у дверей его остановил портье. С удивлением посмотрев на лысую голову Таманского, он попросил подойти к стойке, где «мистера Тамански» кто-то ждет.

Несколько удивленный, Костя подошел к ресепшен, где еще один юноша показал ему на большие, глубокие кресла около входа.

Когда Таманский обернулся, она уже вставала…