Не плачь, Тарзан!

— Янне, я не знаю, как объяснить тебе это помягче, — сказала она. — Понимаешь, Мике не создан для нашего бренного мира, в котором за все надо платить. Он купил нам безумно дорогие подарки на всю зарплату и даже чеков не взял, чтобы можно было вернуть их обратно… У меня не осталось ни эре, нам не хватает денег на квартплату и на еду. Не мог бы ты одолжить мне несколько тысяч? Только в ближайшее время я не смогу их отдать. Я не стала бы просить тебя, но у меня просто нет другого выхода, — упрямо прибавила она.

— О чем ты говоришь! — сказал я. — Бери сколько надо! И не спеши возвращать. Слушай, а можно я передам детям немного сладостей?

Мы пошли в «Куп» и накупили там целую тележку всякой еды для всей семьи, кучу разных банок и пакетов с замороженными продуктами, которых должно было хватить надолго. Разумеется, я мог снять пару купюр в банкомате, но я наврал, что ближайший банкомат не работает, поэтому мне придется заплатить за все карточкой, а квитанцию на квартплату она отдаст мне. Я словно играл в какую-то печальную игру, проходя между рядами с продуктами и набирая еду. Я представлял, что мы вместе. Что мы покупаем еду для нашей семьи. Я выбирал то одно, то другое, а когда она сомневалась, я сразу говорил, что это подарок от Санта-Клауса. Баночка деликатесного мармелада. Упаковка лосося, которого мне не придется попробовать.

Я отвез ее домой вместе с покупками. Она избегала смотреть мне в глаза, я понял, что ей стыдно. Стыдно за своего Мике, за нищету, за то, что дала уговорить себя на покупки.

— Хорошо, что в этот раз обошлось без корзин, — пошутил я. — Кстати, что ты сделала с теми корзинами, что я приносил? Может, будем торговать ими на площади ближе к весне?

Криво улыбнувшись, она взяла свои сумки и поволокла их в уродливый подъезд, разрисованный граффити.

А я позвонил Луисе и сказал, что ко мне неожиданно нагрянули родственники. Она купила билеты на рождественский гала-концерт английского хора мальчиков, который приехал к нам на гастроли. Дубовая отделка, рождественский чулок и праздничные песни — Луисе стала безнадежным фанатом всего английского с тех пор, как прошла в Лондоне свою маклерскую практику, но поклонялась она не современной Англии с ее грязными многоэтажными гетто и пакистанскими иммигрантами…

— К сожалению, ничего не получится, — сказал я. — Дядюшка Гуннар с кузенами бывает у нас всего раз в году!

Я повесил трубку и стал вяло щелкать пультом, переключая программы кабельного телевидения и потягивая виски «Лафро». Мне прислала его Шарлотта, у него был привкус свежепросмоленной пристани. В четыре часа ночи я проснулся, чувствуя себя самым одиноким человеком во всем мире.

Стояли рождественские каникулы, а мне не хотелось не есть, ни пить, ни выходить из дома. Я непрерывно смотрел телевизор, подпрыгивая при каждом телефонном звонке. Телефон звонил часто, но это была не Мариана, и я не снимал трубку. Ведь она должна позвонить на мой секретный номер, если вообще позвонит. Вряд ли это случится. Так прошел второй праздничный день.

На третий день я притащился на кухню, достал паштет и рождественский сливовый пудинг, который мы с Луисе купили в продовольственном отделе супермаркета «Херрод», когда в конце ноября ездили в Лондон на выходные. Наверно, было вкусно — не помню, как впихнул в себя еду. Я отыскал у себя целую бутылку джина «Бомбей сефайа» и немного швепса, после чего снова улегся на кожаный диван.

И вдруг зазвонил телефон. Это могли быть Луисе или Шарлотта. Но звонила Мариана, у меня определился ее номер. Впрочем, разговора у нас не вышло. Сначала мне показалось, что в трубке звучит отрывок из радиопостановки. Раздался детский крик и безумный мужской голос заорал: «Ты что, не понимаешь? Пойми! Посмотри ему в глаза! Он не может…» Далее послышался женский крик, который, должно быть, принадлежал Мариане.

В три прыжка я оказался у входной двери. К счастью, я не успел откупорить бутылку джина, поэтому сел в машину и выжал газ. Господи, что случилось?

«Синий человек»