Не плачь

Я думаю и думаю, но мысли упорно возвращаются к «Ромео и Джульетте», к знаменитой сцене, когда Джульетта признается Ромео в любви, стоя на балконе своего дома (пожалуй, это единственное, что я запомнила из средней школы, кроме того, что из баллончика для перьевой ручки удобнее всего стрелять бумажными шариками).

Неужели Эстер среди ночи вылезла в окно из-за какого-то парня?!

Конечно, в конце той пьесы Ромео выпивает яд, а Джульетта закалывается кинжалом. Да-да, я читала книжку. Более того, я видела фильм, который сняли в девяностых, с Клэр Дейнс и Леонардо Ди Каприо. Я знаю, чем все кончается в кино: Ромео выпивает яд, а Джульетта стреляет себе в сердце из пистолета. Надеюсь, что у Эстер все закончится лучше, чем у Ромео с Джульеттой.

Пока мне остается только одно: ждать. Поэтому я сижу на розовом диванчике, смотрю на пустой кухонный стол и жду, когда Эстер вернется домой, независимо от того, провела она ночь в своей постели или вылезла в окно и спустилась с третьего этажа по пожарной лестнице. Как она ушла – совершенно не важно. Я по-прежнему в пижаме – верх из вафельной ткани и фланелевые шорты. Ноги мои украшают толстые шерстяные носки. Я жду, когда мне принесут кофе с бейглом. Поняв, что их не будет, я злюсь на Эстер. По ее вине сегодня мне придется обойтись без завтрака и кофеина.

* * *

К полудню я делаю то, на что способен любой уважающий себя взрослый человек: звоню в ресторан сети «Джимми Джонс». На то, чтобы мне принесли заказанный большой сэндвич с грудкой индейки, салатом, помидорами и майонезом, уходит целых сорок пять минут; за такой срок, как мне кажется, мой желудок начал переваривать сам себя. Целых четырнадцать часов у меня маковой росинки во рту не было… точнее, росинка была, но алкогольная. В общем, такое чувство, будто живот у меня раздулся, как у голодающих детей, которых показывают по телевизору. Сил не осталось. Смерть неминуема. Наверное, я скоро умру.

Но жужжит домофон, я проворно вскакиваю и бегу открывать. Наконец-то доставка! Я здороваюсь с курьером из «Джимми Джонса», беру заказ и даю курьеру чаевые, несколько жалких долларов, найденных в конверте с надписью «За квартиру». Конверт Эстер хранит в кухонном шкафчике.

Обедаю я, склонившись над унылым металлическим кофейным столиком, а затем делаю то, что на моем месте сделал бы каждый уважающий себя гражданин, у которого пропала соседка. Я вламываюсь в комнату Эстер без тени раскаяния, без малейшего чувства вины.

Эстер взяла себе меньшую из двух спален. Ее комната по размеру чуть больше отделения морозилки. Почти все пространство спальни занимает широкая кровать – от одной крупнопористой стены до другой. Мимо кровати приходится протискиваться боком. И за такие роскошные условия – стены из крупнопористого бетона и комнату размером с отделение морозилки – в Чикаго приходится платить тысячу сто долларов в месяц.

Я протискиваюсь мимо изножья кровати, спотыкаясь об одеяло с покрывалом, которые так и валяются на поцарапанном деревянном полу. Смотрю на пожарную лестницу – площадка как раз под окном у Эстер. Несколько лет назад, когда я сюда въехала, мы еще шутили: мол, Эстер специально выбрала себе комнату поменьше. Зато благодаря тому, что под ее окном пожарная лестница, именно она останется в живых, если наш дом когда-нибудь загорится. Тогда я ничего не имела против. И сейчас не имею – ведь в моей комнате умещаются не только кровать, письменный стол и комод; у меня есть даже кресло из ротанга. А пожара в нашем доме никогда не было.

Я снова думаю о том, какая муха укусила Эстер. С чего вдруг она вылезла в окно среди ночи? Почему не вышла через дверь? Правда, я не слишком беспокоюсь, точнее, совсем не беспокоюсь. Эстер уже случалось вылезать из дому по пожарной лестнице.

Мы постоянно сидели на металлической площадке у нее за окном, как на балконе. Мы пили коктейли и смотрели на луну и звезды, болтая ногами над отвратительным чикагским переулком. Сидеть на площадке пожарной лестницы вошло у нас в привычку. Сидя на «нашей» площадке спиной к неудобной решетке, мы делились своими тайнами и мечтами, пока от железных прутьев не немели спины.

Но даже если Эстер ночью и побывала на площадке, сейчас ее там нет.

Куда она подевалась?

Я открываю ее стенной шкаф. Пропали ее любимые сапожки. Похоже, она обулась, открыла окно и покинула дом с какой-то целью.

Да, внушаю я себе, иначе и быть не может. На душе у меня становится легче. Ничего с Эстер не случилось. С ней ничего не случилось, твержу я себе. И все же… Почему?

Я смотрю в окно. День тихий. Утреннее «кофейное оживление» сменилось тихой кофеиновой дремотой; на улице ни души. Наверное, половина чикагцев сейчас сидит перед телевизором, переживая за «Медведей», которые столкнулись с очередным сокрушительным поражением.