Мы сидим в гостиной. Бен устроился на розовом диване, я в черно-белом клетчатом кресле, потому что мне кажется, что я не должна навязываться. Так лучше. Конечно, я могла бы сесть на диван рядом с ним; он сдвинулся на самый край и оставил мне достаточно места. Но сесть рядом с ним я стесняюсь; по-моему, это было бы чересчур смело. А что, если, после того как я подсяду к нему, он встанет и пересядет в кресло? Совсем нехорошо.
Нет, лучше не надо… В кресле я словно на водительском месте, в седле, у руля.
Именно я сейчас главная. Кстати, с его места напротив меня лучше видно. «Чтобы лучше видеть тебя, милая».
Его русые волосы подстрижены скобкой; чтобы поддерживать форму, ему приходится через неделю ходить в парикмахерскую. Лицо серьезное, как всегда, когда он работает, например, когда, как и я, занимается важнейшим делом – проставляет сквозную нумерацию. Только сейчас он не наклеивает ярлычки. Его пальцы порхают по клавиатуре; время от времени он взглядывает на монитор. Снова что-то набирает и снова смотрит. Набирает и смотрит. Туфли он снял, а ноги положил на кофейный столик. Носки у него черные, до середины икры. Галстук он тоже снял и расстегнул две пуговицы на винтажной оксфордской рубашке. Под рубашкой нет нижнего белья; кожа загорелая и гладкая.
Мне хочется ее потрогать.
– Очень странно, – говорит он мрачным тоном и поднимает голову. Наши взгляды встречаются, хотя я и так не свожу с него глаз.
Почти пять вечера. Скоро наши сотрудники разойдутся по домам, спеша покинуть черный небоскреб, словно крысы – тонущий корабль. За окнами квартиры быстро сгущаются сумерки. Конец рабочего дня. Я встаю с клетчатого кресла, чтобы включить изогнутый торшер. Комнату заливает желтый свет.
– Что странно? – спрашиваю я, и Бен отвечает:
– Вот послушай. – Он откашливается и начинает читать: – «23 сентября, во вторник, в Методистской больнице скончалась Келси Беллами, двадцати пяти лет, жительница Чикаго (штат Иллинойс). Она родилась 16 февраля 1989 года и переехала в Чикаго в 2012 году из родительского дома в Уинчестере (штат Массачусетс). До своей кончины два года работала учительницей на замену в системе публичных школ Чикаго. У Келси остался жених, Николас Келлер, а также родители, Джон и Шеннон Беллами, брат и сестра, Морган и Эмили. Кроме того, ее оплакивают многочисленные дедушки, бабушки, тети, дяди, кузены и друзья. Проститься с ней можно в пятницу, 26 сентября, с 15 до 20 часов в похоронном бюро Палмера в Уинчестере (штат Массачусетс). Вместо цветов можно делать пожертвования в Фонд борьбы с пищевой аллергией или в Фонд образования».
Он находит дату под некрологом: прошлый год. Келси умерла в сентябре прошлого года, всего за несколько недель до того, как к Эстер переехала я. Несколько недель!
– Будь я проклята, – говорю вслух и думаю: «Как грустно». И еще: «Вот черт!» Потом спрашиваю: – А она точно та самая? Та Келси Беллами, которая жила здесь?!
В голову мне приходит еще одна мысль. От всей души надеюсь, что Келси Беллами не здесь умерла, но отчетливо представляю себе мертвую девушку на полу в моей комнате. Поспешно прогоняю страшную картинку из головы.
– Конечно, я ни в чем не уверен, – продолжает Бен, – но она – единственная Келси Беллами во всем Чикаго подходящего нам возраста. Как-то не могу представить, чтобы Эстер делила квартиру с шестидесятилетней дамой.
– Просто не верится, – говорю я. – И Эстер мне ничего не рассказала… – Впрочем, теперь я способна поверить во все, что угодно. Два или три дня назад я бы сказала: «Не может быть!», но теперь я уже ни в чем не уверена. Начинаю понимать: я многого не знаю о жизни Эстер, Джейн или кто там она еще такая. – Кстати, а от чего она умерла?
– Здесь не написано, – отвечает Бен, – но, по-моему… – Голос его затихает, и вдруг он оживляется: – Вот, взгляни. – Он двигается, оставляя мне еще больше места на диване. Дважды просить ему не приходится, хотя меня слегка обижает, что он так далеко отодвинулся. Неужели он считает, что у меня такой широкий зад?
Бен показывает на экран своего планшета, а я швыряю подушку на пол и подсаживаюсь к нему. На экране планшета – Келси Беллами.
Она хорошенькая. Вот первая мысль, которая приходит мне в голову. Хотя хорошенькая не в привычном смысле; она не блондинка с голубыми глазами. Скорее похожа на гота. Иссиня-черные волосы, дымчатый макияж. Теперь понятно, почему нам кидают этот каталог! Кожа у нее молочно-белая. Белее белого, как будто ее окунули в детскую присыпку – как будто она в самом деле призрак, уже мертва. И одета она как гот, правда, с налетом женственности – черная юбочка в стиле Лолиты, кружевная блузка, черная помада.
Мне трудно представить себе Келси Беллами в роли учительницы.
– Странно, – киваю я, – очень странно.
– Вот именно, – говорит Бен и продолжает поиск – может, обнаружится что-то еще.