Не плакать

Ибо, хоть Монсе и готовит себе приданое, как все ее ровесницы, вышивая два переплетенных М своих инициалов на белых льняных простынях и полотенцах, она в отличие от своих подруг не одержима желанием найти себе мужа, прежде чем ее пошлют послужить у сеньоров, иначе говоря, чем скорее, тем лучше (найти мужа: тема № 1 всех разговоров, которые оные девицы ведут между собой, прогуливаясь вверх и вниз по Гран Калье, вверх и вниз, и снова вверх, и снова вниз, и только одно на языке, мол, такой-то на меня посмотрел, а сам как будто ни при чем, но три раза прошел мимо двери, у меня сердце зашлось, а такой-то носит непарные носки, если он себе думает, что, а вот Эмилио, сразу видно, что он в этих делах знаток, я бы его поостереглась, уж лучше Энрике, с ним надежнее, и щебечут, и щебечут, и щебечут все на ту же музыку).

Вели Монсе на диво равнодушна к пылкому интересу Диего, то ее брату Хосе очень не нравится, что тот остановил выбор на его сестренке. Эта игра ему невыносима. Диего в его глазах — сеньорите с полным брюхом, сытый избалованный мальчишка, папенькин сынок и, хуже того, салонный революционер, который, хочет он того или нет, навсегда останется burgués. Этого достаточно для его ненависти.

После возвращения из Леримы мир в мыслях Хосе прост.

Что до матери Монсе, она не без некоторого удовлетворения наблюдает, как сын Бургосов кружит вокруг ее дочки. Юноша недурен собой, образован, а при богатстве его семьи вполне можно закрыть глаза на устрашающую рыжину его волос и на смутную опаску, с какой относятся к нему односельчане.

Ибо, хоть они никогда не признаются в этом открыто, им подозрителен Диего, приемный сын дона Хайме Бургоса Обергона и доньи Соль: никто не знает, где и кем был рожден этот ребенок, и отец, и мать молчат о его появлении, как будто бы стыдятся, а может быть, просто потому, что никто не осмеливается их спросить.

И в деревне, где можно безошибочно сказать, кто во что вырастет, исходя из родства (происхождение каждого под контролем и наблюдением), к нему из-за тайны его рождения все относятся с недоверием, порой даже с примесью враждебности.,

О том, кто произвел его на свет, давно ходят самые невероятные слухи, и молва связывает его покрытое мраком рождение с чем-то темным, недужным, а зачастую и позорным. Если верить последнему по дате слушку, Диего родился от связи — держитесь крепче — дона Хайме с Фило, местной дурочкой, что живет с матерью, той, которую все зовут Ла Бруха — Ведьма, в хижине на краю деревни.

Чем кормятся эти две женщины? Никто не знает.

Уж не платит ли им отступного дон Хайме, шепчет Макарио, сапожник, на ухо Кларе.

Вы хотите сказать, что, возмущается Клара.

Вы меня прекрасно поняли, хитро улыбается сапожник.

Он и?

Вот именно!

Господи Иисусе! Слыханное ли дело?

И, не слушая больше сапожника, она бежит скорее сообщить новость Консоль, которая через пять минут передаст ее Кармен, которая и т. д.

Все, разумеется, знают, что правды в этом нет ни на грош, все, включая тех, кто это повторяет. Всем известно, что Ведьмина дочь никогда не была брюхата, иначе это бы выплыло наружу, в маленькой деревушке такое событие не могло бы пройти незамеченным. Однако нелепая байка передается из уст в уста, находя слушателей, и все жители деревни смакуют ее, не веря ни единому слову, и добавляют пикантные и совсем уж неправдоподобные подробности, чем грязнее, тем лучше. Ты пойми, что в ту пору, говорит мне мать, сплетни заменяли телевидение, и деревенским жителям, стосковавшимся по романтике, чужие невзгоды и драмы давали пищу для страстей и мечтаний.

Но с событиями июля 36-го этот слушок заглох, ибо на повестке дня стоят вопросы куда более насущные. Теперь важно, безумно, отчаянно важно разделить людей на хороших и плохих по политическим ярлыкам. Главное — знать, кто из FAI[25], кто из POUM[26], кто из PCE[27], а кто из Фаланги, ибо эта принадлежность перевесила отныне все остальное, сглаживая нюансы и противоречия внутри партий.

В Испании времен войны 36-го тонкости долой!

Поэтому главное теперь — что Диего вступил несколько месяцев назад в коммунистическую партию. К всеобщему изумлению.

О причинах этого поступка немало судачили и вдоволь насмеялись, представляя, какую мину, не иначе, состроила донья Пура, узнав, что ее племянник спелся с московскими чудовищами. Все терялись в догадках, разощряясь (говорит моя мать) в этой, как бы ты сказала, доморощенной психологии, на которую падки люди, лишенные элементарных развлечений.