— Но все равно, — Мишка пожал плечами, — похитить княгиню, охранять столько времени, городненцев отбить, а потом взять и так вот просто бросить! Не складывается.
— Верно, не складывается. Вот, значит, про это твоего ляха и надо пытать, тем паче, как ты сказал, он не из простых, значит, должен во всех этих загогулинах что-то понимать. Только вот… вишь, какая тут заковыка… — Арсений задумчиво поскреб в бороде. — Пленный не должен догадаться, чего ты на самом деле от него узнать хочешь, а то такого наплетет… Говорить— то мы твоего ляха заставим, а вот правильно вопросы задать… Это уметь надо.
— Я смогу!
— Ты? — ратник даже не удивился, а просто возмутился мальчишеским хвастовством.
— Туробой может, а я — Окормля! Или позабыл?
На секунду показалось, что Арсений просто плюнет и уйдет, или вплеснет по-бабьи руками и взвоет: «Да что ж такое-то? То он поповской наукой глаза колет, то учебой у перунова потворника!!!», или просто сочтя это все издевательством, врежет Мишке от души кулаком так, что того потом рядом с контуженым Егором укладывать придется. Не произошло, однако, ни первого, ни второго, ни третьего — Арсений просто завис, как компьютер. Только руки ратника перебирали подол кольчуги.
Арсений все-таки справился сам. Глядя куда-то мимо Мишки, он негромко произнес:
— И ничего удивительного.
— Чего удивительного? — не понял Мишка.
— А то, что полочане все тут бросили и смылись. Я бы тоже… ото всех ваших выкрутасов… Егор-то, аж завидно, лежит себе и не о чем таком не думает. Может и мне тоже обо что-нибудь башкой стукнуться?
— Ага! А мне прикажешь у Заики с Молчуном совета спрашивать? Они наговорят, заслушаешься… а потом Чума всех успокоит. Экое благолепие!
— Вот-вот, так и помянешь Фрола покойного! Выдрал бы он тебя, чтобы зад лохмотьями пошел, и никаких мудрствований лукавых.
Арсений тяжко, по-стариковски вздохнул, словно сожалея о несбыточном, а Мишка примолк, неожиданно задумавшись: а получилось бы у него все, что получилось, если бы был жив Фрол? Мужик-то, по всему видать, характер имел отнюдь не легкий и баловства мальчишеского мог и не допустить…
Оба немного помолчали, размышляя каждый о своем, потом Мишка спохватился и вернул разговор к главной теме:
— Ну, ладно, дядька Арсений, помечтали и будет, все равно меня пороть некому. Давай дальше рассказывай: что и как делать надобно.
— И впрямь некому, а жаль… Ну ладно, ладно, глазом-то не жги… господин сотник. Значит так: сейчас я со своими переговорю, приготовим все. Отроков я сам отберу, кто там пострахолюднее, да после боя, в одежде, посильнее кровью измазанной, ну и лицо сможет сделать… вот как у Андрюхи Немого, когда ему на ногу наступишь. И баб надо тоже — тех, которые при княгине не заняты… Это ты сам прикажешь. А дальше… Дальше уж мы все сделаем, а ты смотри и учись, раз и эту науку постичь решил. Приготовим тебе его в лучшем виде — и спрашивай, коли умеешь. Я, конечно, подмогу, но главный спрашивальшик у нас ты, и если что, пенять не на кого.
— Добро, — Мишка решил довериться профессионалам
— Ну, вот и ладно. Начнем… гм, помолясь.
До чего уж там досовещался Арсений со своими, Мишка не знал, но подходя к полянке, где планировался допрос, невольно ожидал увидеть там душераздирающую картину, выдержанную в традициях фильмов о мрачном средневековье или уж, как вариант, киношных страшилок «про бандитов». И истерзанного пленника с выпученными глазами, подвешенного на дыбе, и палача с кошмарным инструментом, и соответствующие звуки да запахи…
Но, как выяснилось, ничего подобного планом Арсения не предусматривалось. На полянке вполне мирно были расстелены два потника (видимо, за неимением ковра или войлока), на одном стояла миска с едой и лежала баклажка, а второй, надо понимать, предназначался для сидения.