Не по совести

Холод проснулась около восьми часов наступившего утра, будучи еще пьяной. Она понимала, что ей непременно нужно ехать к ребенку в больницу, но была не в состоянии даже оторвать голову от подушки. В соседней комнате ворочалась Анжелика, также не собиравшаяся вставать в тот день рано. Однако, Азмиру гнала «святая» обязанность, ведь, как бы там ни было и не случилось, свою дочку она бесконечно любила и не променяла бы ее ни на что в целом свете. Понимая, что все равно ехать надо, она, превозмогая головную боль и небольшое пошатывание, направилась в ванну, где настойчиво принялась обретать человеческий вид. Через каких-нибудь полчаса она была полностью собрана, чтобы двигаться навещать свою девочку.

К тому времени уже встала хозяйка и находилась на кухне, где готовила завтрак. Увидев собранную подругу, которая уже направлялась на выход, она настойчиво крикнула:

— Мира, зайди-ка ко мне!

Девушка находилась уже в коридоре, где пыталась обуть свои туфли. Услышав голос хозяйки, она невольно вернулась и, остановившись в проеме, опечаленным голосом проговорила:

— Я не хотела тебя беспокоить своими проблемами. Хотела уйти потихоньку, а вот видишь: все же тебя разбудила.

— Интересно? — пробормотала недовольным голосом Анжелика, одновременно переворачивая блинчик на сковородке, — Как бы ты собиралась вернуться? Я скоро уйду в вечернюю «смену», а там сама знаешь, как пойдет, а то времени отвлекаться совершенно не будет. Так-что держи ключи, — тут она бросила связку, которую гостья удачно поймала, — и сильно не торопись: все равно в больницу раньше одиннадцати не пропустят. Спокойно позавтракай и поедешь.

Холод машинально прикинула, что ждать лучше дома, чем бесцельно мотаться возле лечебницы и, как ее не гнала в дорогу тоска, все же остановилась, согласившись несколько подкрепиться. Они уселись за стол, где стали уплетать приготовленную свежую выпечку, тесто для которой, как оказалось, хозяйка затворила еще с самого вечера. В ходе завтрака они не переставали беседовать:

— Я вчера была пьяной, — промолвила виноватым голосом Анжелика, — и не совсем поняла: тебя муж что ли выгнал?

— Да, — печально подтвердила Азмира, — это полная правда. В этой сложной жизненной ситуации я осталась совершенно одна, без всякой поддержки, но ты не беспокойся, — тут же спохватилась прелестная девушка, — я у тебя долго не задержусь, ведь я все понимаю и постараюсь побыстрее обзавестись съемной квартирой.

— «Брось»! — выпучив гневные глазки, вскрикнула грозно Гордеева, — Я сейчас не об этом. Просто мне не понятно, как так получилось, что дочка оказалась не твоего мужа, а кого-то другого, у вас ведь, вроде, была такая любовь…

— Да здесь все так сложно, что за пять минут не расскажешь, — увильнула Холод от прямого ответа, не желая раскрывать свои семейные тайны, — как-нибудь после, когда будет время, мы обязательно эту тему обсудим, а пока, извини, не судьба, да и теперь, если честно, я еще не готова воспринимать спокойно то, что случилось — опять разревусь, а мне еще к дочери надо в больницу.

— Ладно, я все поняла, — беззлобно сказала хозяйка, прекрасно понимая подругу, — захочешь расскажешь, надоедать я не буду.

Это не значит, что Анжелику перестало мучить женское любопытство. Просто их женская сущность так сложена, что в любом случае они своего добиваются. Вот и сейчас, она избрала «железную» тактику, никогда не знавшую поражений, в которой вывела гостью к тому, что та стала чувствовать себя хозяйке обязанной, а это непременно к чему-то располагало, поэтому та срывавшемся от душившего ее плача голосом выложила подруге всю свою горестную историю. Хозяйка молча выслушала печальную правду, поддерживая Азмиру своим пониманием, нередко вместе с ней всхлипывая и роняя слезу. Наконец, когда душещипательная повесть закончилась, обе девушки обнялись и слились в едином рыдании.

Время перевалило уже за десять часов, и Холод, стараясь уже успокоиться, не торопясь, начала собираться. Она была одета в ту же самую одежду, что и вчера и, в принципе, была готова посещать пострадавшую дочку. Попрощавшись с подругой и, захватив с собой ключи от ее смежной квартиры частного дома, поспешила в больницу.

В то же самое утро Дамира проснулась в приподнятом настроении. Хоть она душевно и мучилась из-за несправедливого поступка своей высокомерной аристократической мамочки, получившей такие замашки еще в ходе своего воспитания, которая не задумываясь выгнала из дома своего изменника мужа, тем не менее девушка трепетно переживала от открывшейся ей внезапно правды о наличии малолетней сестры. Ей непременно хотелось с ней повидаться, только она не знала, как это сделать, не привлекая к себе внимание ближних родственников.