Не по торной дороге

А соблазн велик: Софи, старшая дочь Ильяшенковых, — прекрасивая брюнетка; лицо ее так и бросается в глаза свежестью и энергией. Овал его совершенно правилен, щеки дышат здоровьем; над верхнею губою пробивается едва заметный пушок. Вырез ноздрей и выражение черных, блестящих глаз обличают смелый, пылкий темперамент; темные, густые волосы окаймляют широкий лоб, резко отделяющийся своею белизной от яркого румянца щек. Росту она высокого, прекрасно сложена, организации крепкой; про нее невольно скажешь: «Какая блестящая девушка!» Но красота Софи — чисто чувственная; она разжигает кровь, но мало действует на сердце. В ней много грации, пластичности, но недостает женственности и симпатичности. Ума бойкого и изворотливого, Софья Павловна, когда захочет, умеет хитрить и ловко подделываться под тон нужного ей человека. Она не зла, но сердце ее развращено; дурное воспитание заразило ее светскостью, а сознание своей красоты и пустая среда, в которой она привыкла вращаться, развили в ней страсть к пышности и блеску, без которых тяжело было бы ей обойтись. Софи, столь необходимая для бала, давала мало задатков для семейной жизни.

Вторая дочь Юлия совершенно не похожа на сестру: она недурна: ее темно-синие глаза и общее выражение лица симпатичны, но лень и апатия проглядывают во всех ее движениях. Так вот и кажется, что ей и думать, и говорить, и переступать с ноги на ногу — все лень; редко когда она одушевится и жизнь мелькнет в ее чертах. Юлии девятнадцать лет, она блондинка, довольно полна и, подобно сестре, высока ростом. Клеопатра, или Cle-Cle, меньшая дочь, — бойка, настойчива, а на счет ловкости — и проведет и выведет. Среднего роста, худенькая, с большими черными глазами и вздернутым носиком, с вечно игривой усмешкой на губах — она не столько хороша, сколько пикантна.

Представив читателю в общих чертах семейство Ильяшенковых, мы введем его теперь в их элегантные покои во время утреннего приема.

У Анны Ильинишны две-три дамы и несколько мужчин. Пьют кофе. Павел Иванович, безукоризненно одетый, сановито усевшись в кресле, покуривает сигару и толкует о злобе дня с одним из местных тузов. Cle-Cle, на козетке, болтает с белокурым юношей в «смокинге» и жилете с огромным вырезом. Юлия молча глядит в окно. Возле Софьи Павловны, небрежно развалясь и поигрывая часовою цепочкой, сидит красивый молодой человек лет под тридцать с длинными русыми бакенбардами, pince-nez[2] на носу и с большим апломбом во всей фигуре; самодовольство так и разлито по его лицу, проглядывает во всех его движениях; это русский покоритель сердец, Леонид Николаевич Огнев.

— Откуда достали вы эту прелесть? — спрашивает Софи, повертывая в руках букет из белых и розовых камелий. — Какие нежные и вместе с тем яркие цвета!

— Faible comparaison des lys et des roses de votre adorable visage![3]

— Высокопарно уж очень! — улыбнулась девушка.

— C'est triste mais c'est vrai![4] — пожал плечами лев.

— Qu' est-ce qui est triste?[5]

— To, что божественный образ, сводящий с ума бедных смертных, — не есть зеркало души!

— Что же, душа хуже?

— Сравнить нельзя: душа — камень, лед!

Софи рассмеялась.

— Нет льда, который бы не плавился?

— Ах, — комично воскликнул Огнев, — я пылаю, как вулкан — и что ж: je me consumes, sans meme re-chauffer la glace![6]

— Повысьте температуру!

— Чтобы окончательно обратиться в пепел?

— Пепел ваш соберут в урну и прольют над ним обильные слезы!

— Triste consolation!..[7]

— Представьте себе, chere[8] Анна Ильинишна, — раздавалось в дамском углу, — какая хитрая Светляева: она только дурачит всех, рассказывая, что не ухаживает за губернаторшей… Уверяет, что до нее ей никакого нет дела, что муж ее вовсе от губернатора не зависит, что все знакомство их с губернаторским домом ограничивается визитами, а между тем посещает ее entre chien et loup[9], чтобы не видели!.. Мне это экономка губернаторская рассказывала… И супруг такой же: хвастается тем, что никогда не провожает на вокзал губернатора, что считает это для себя унизительным, а сам исподтишка, перед его отъездом, ездит к нему извиняться, отговариваясь то службою, то нездоровьем!

— Я наверно знаю, — подхватила другая дама, — что Светляев последнюю награду себе выпросил, а между тем постоянно критикует и бранит, конечно, за глаза, губернатора!

— Я очень рада, — заметила хозяйка, — что сына этой гордячки и злюки Березкиной выгнали из университета: чего-чего она про свое детище и не пела! И талантливый-то он, и чуть не будущий министр! Остальной молодежи куда до ее Гриши!.. Ну вот теперь, куда она этого прославленного гения денет!

— И осень же у нас, — говорил губернский туз Павлу Ивановичу, — дожди, холод, грязь… Дороги ниже всякой критики, земские лошади еле ноги переставляют. Я на днях ездил по службе за сорок верст — думал не доеду!

— В каком уезде?

— В С-ком.

— Ну, там дорожный вопрос на последнем плане… Больше высшими матерьями гг. гласные занимаются… Да что о земстве говорить, когда у нас в городе мостовые нарочно худо содержатся, чтобы экипажным мастерам доход доставить!