Не подавай виду

— Манипулятор! Мы даже пока не женаты, а ты уже понемногу превращаешь меня в домохозяйку, — с притворной досадой отозвалась Лена и стала одеваться. Илья еще немного полежал, прикрыв глаза и прислушиваясь к тому, как на кухне вспыхивает горелка, гудит чайник, за тонкими перегородками «хрущевки» звучат чьи-то голоса. Наконец Лена его окликнула, и он неспешно привел себя в порядок. Пройдясь босиком по старому, но крепкому и гладкому паркету, Илья с удовлетворением подумал, что не зря выбирал это жилище, — дерево до сих пор пахло лесом и сохраняло тепло даже в прохладные вечера.

Они с удовольствием поели и Лена разогрела к чаю пирожки с повидлом, задорно заметив:

— Теперь уже мне постоянно хочется есть, а вес набирать нельзя: потом не слезет! Так что ты за мной приглядывай.

— Лен, не забивай ты себе голову! Тебе сейчас надо получать удовольствие, а не куски считать. Потом все быстро в норму придет.

Девушка задумчиво опустила глаза и вдруг спросила:

— Слушай, а тебе действительно хочется иметь много детей?

— Ну да, в детстве я все-таки завидовал ребятам, у которых были братья или сестры. У моих родителей есть знакомая семья, где пятеро детей, и когда я приходил к ним в гости, было очень весело. Пацаны в одной команде, со своими секретами и правилами, а девчонки в другой. В такой семье никто не скучает, не чувствует себя обделенным, и за будущее по-всякому спокойнее.

— Илья, ну это как-то по-средневековому! Я понимаю, зачем тогда детей заводили пачками — потому что половина не выживала, а зачем это сейчас? Когда одного ребенка можно спокойно обеспечить и жильем, и едой, и медициной, если надо.

— Да разве в этом дело? Просто чем больше детей, тем больше радости, когда они растут, развиваются, умнеют. В походы всем вместе, на природу, домашними делами тоже сообща заниматься. Тебе же потом только легче будет, с помощниками-то.

— Как-то жутко звучит, — поморщилась Лена. — На них даже имен не напасешься, фантазия кончится! А кстати, если ты по-фински Элиас, то я как буду?

— Ты Элина, — ответил Илья, подумав. — Надо же...

Лена улыбнулась и сказала:

— Выходит, они у нас созвучные! Тогда это точно судьба, словно в какой-нибудь из твоих любимых сказок или эпосов.

— Действительно, — тепло промолвил Илья. — Хочешь, я как-нибудь тебе почитаю? У меня есть книги на финском, там много таких сказок. У родителей в деревне старики говорили на какой-то смеси финского, эстонского и русского, а их никто уже языку не учил. Я сам потом научился, когда подрос и немного примкнул к общине, и мог им читать. Они меня так благодарили, что я поначалу удивлялся, только потом понял, насколько это для них важно.

— Конечно, почитай, — сказала Лена и неожиданно разрумянилась. Это так его растрогало, что он коснулся ее руки и предложил:

— Садись ко мне на колени.

— Ты уверен? Я ведь могу опять завестись, и все это продолжится уже на кухне.

— Думаешь, я против? Тем более я еще такого не пробовал, и ты, наверное, тоже.

— Ну, это аргумент, — сказала Лена и с удовольствием устроилась на нем лицом к лицу. Илья бережно поцеловал ее в кончик носа, затем в губы, в ямочку на шее, и мысли понемногу снова начали уплывать.

Глава 10

За оставшиеся до свадьбы недели молодые люди привыкли к самостоятельной жизни. Илья устроился технологом в фирме деревянного домостроения, с хорошими перспективами роста, но в свободное время успевал привести в порядок все прорехи в хозяйстве. Лена заметила, с каким вдохновением он подклеивал обои, менял плинтусы, покрывал известью изношенные оконные рамы, монтировал бытовые приборы.

Новая работа очень понравилась Илье и четким распорядком, и атмосферой. Добираться приходилось не так далеко, как из Зеленогорска, в перерыве он мог без суеты разогреть упакованный Леной обед, поесть и взбодрить себя порцией кофе с сахаром. Илья в принципе не любил спешить, что вскоре стало предметом беззлобного юмора у работников постарше, однако все отмечали его дисциплинированность и навыки.

За работой дома он вполголоса что-нибудь напевал, если не держал во рту гвозди по досадной привычке, и Лена невольно прислушивалась. Иногда это были финские песни — их слова звучали твердо, подобно удару топора или разбивающемуся о камни водяному потоку, и в то же время по-древнему мелодично, словно напевы из времен болотистой пустоши, гранита и льда. Такие же мысли у Лены вызывали и имена «Калевалы» — Вяйнямёйнен, Лоухи, Куллерво, Ику-Торсо, совсем не похожие на европейские и не ассоциирующиеся с той стороной финской культуры, которую ей доводилось видеть.

И то слово, которое ей сказал Илья... Лене прежде казалось, что оно на любом языке такое же легкое и нежное, как летний ручеек, аромат кофе и круассанов, лепестки диких цветов, сок мандарина. Простое, понятное, беззаботное, — как может быть иначе? А в устах этого лесного голубоглазого парня оно казалось роковым, заклинающим, сковывающим по рукам и ногам, будто лютый мороз или полярная ночь.