Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения

Петру Петровичу Самсонову нравился Титыч своей молчаливой серьёзностью и солидностью. Как только Пётр Петрович Самсонов вошёл во двор к Титычу, так про себя сразу отметил: «Знать, живёт настоящий хозяин!». Всё вокруг было сделано добротно, на совесть. Пол из строганной доски-пятидесятки. Пятистенок был срублен из огромных корабельных сосен, толщиной почти в обхват. В таком дому никакие морозы не страшны. Сарай и гумно, опять же, срублены топором на славу. Руками, росшими откуда надо. Бревно крепкое, плотное, правда, чуть меньших размеров. Даже тротуарчики во дворе Титыч смастерил из приличной доски. В туфлях на каблуке ходить можно, не то что в валенках или галошах. Одним словом, хозяином Титыч был отменным, ну, соответственно, и охотником, что надо.

Семья у Титыча была большая. Про такие семьи говорят: «Семеро по лавкам». Детей, правда, было у него не семь, а девять. Пять девчонок и четверо сыновей. Старший сын Прокопий – копия Титыч, только молодой, безусый и, наверное, оттого весёлый и игривый. Девки родились тоже под стать отцу. Крепкие в костях и в тазу. Такие бабы в доме всю работу делают. Скромницы, глаза не поднимут.

Любил приезжать Пётр Петрович к староверам. В их семье царила та высоконравственная атмосфера русской семьи, которую днём с огнём не найти на просторах страны. Ехал Пётр Петрович на охоту не с пустыми руками. Охота на медведя – это вам не шутка. Он собирался загодя и брал с собою в подарок Титычуза берлогу – боеприпасы и разные охотничьи причиндалы. Ещё мешок муки, соль, пять килограммов сахара, спички и мелкие подарки детишкам, игрушки разные. На этот раз прихватил с собою подарок и для старшего сына. Настоящий охотничий нож. Появился у Петра Петровича Самсонова специалист по охотничьим ножам. Наконец-то устроился к нему на работу в автоколонну парень с золотыми руками. Ножи охотничьи мастерит на загляденье. Титыч к подаркам относился недоверчиво. Подарки брал только после долгих уговоров, но от ножа для сына не откажется, это точно. Нож для охотника, что глоток чистого воздуха для заморённого человека. Если возьмет в руки, дышит не надышится. Без ножа в тайге смерть. Не выжить. Отсюда и уважение и любовь.

Рассвело…. Пётр Петрович встряхнул голову и посмотрел в замерзшее окно уазика.

– Пётр Петрович, – тревожно сказал водитель Санька. – Метель начинается. Смотри, как сыпет. До деревни недалеко, да и по тайге метель незаметна, а выедем на опушку…. Боюсь не проедем. Снег высокий, метёт, спасу нет.

– Ничего, – ответил Пётр Петрович и поёрзал на сиденье. – Если что – до Титыча дойдём пешком. Машину после откопаем, а охоту срывать не дам. Титыч берлогу подготовил. По мне хоть неделю сидеть, а медвежье ухо я у себя на ковёр в зале повешу. Понял, Санька? – добавил он громче обычного, как бы объясняя сразу всем своим попутчикам свое решение.

Попутчики закивали головой в знак согласия. А чего горевать? С начальником едут. Он старший, он умный. Он знает, что и как! Не впервой, да и к людям едут, не к медведям. Примут, не оставят ночевать в лесу. В машине стало жарко. Двигатель уазика рычал и визжал, но машина упрямо карабкалась по лесной дороге. Машина, конечно, корявая, но проходимости необыкновенной. В России этого достаточно, не до буржуйских тонкостей, компьютеров разных, – тепличных условий практически. В «уазике» щели с ладонь, зато вентиляции не надо. Лишь бы везла машина. По такой дороге это проблематично, но потому Пётр Петрович и брал с собою на охоту водителем Саньку. У того был настоящий водительский талант. Бывало и более опытный шофер, который тридцать лет баранку крутит, а случись пурга или ливень осенний, буксует. Санька же будто срастается с машиной, будто он и есть четыре колеса и двигатель. Что-то нашепчет, вцепится в баранку и, кряхтя вместе с машиной, вылезает из любого болота. Такие парни большая редкость. По крайней мере, Пётр Петрович за свою жизнь более талантливого шофёра не встречал. Хотя Санька оболтус и бабник, но это кому как на роду написано.

Снег валил всё гуще и гуще. Пётр Петрович Самсонов тревожно всматривался в тонкий желоб дороги. Колея терялась в снегу, и машине всё сложнее было разгребать его колесами. Электронные часы пикнули одиннадцать часов. Наконец, впереди посветлел горизонт и «уазик», фыркая, выскочил на опушку. От неё до деревни староверов почти пять километров. Санька бросил машину влево, затем резко вывернул руль вправо и только этим маневром спас «уазик» от попадания в сугроб, из которого не вылезти до вечера. Снег немного утих. Пётр Петрович Самсонов потрогал возле сидения сапёрную лопатку и почти приготовился к выходу. «Уазик» двигался, как черепаха. Два моста тащили машину, утопавшую в снегу почти по верхнее крыло, по белой целине. Санька даже вспотел от напряжения. Он вытирал пот со лба, упрямо ворочая баранкой. Удивительно, но «уазик» тащился вперёд, метр за метром раздирая снежные сугробы и оставляя после себя глубокую колею.

– Молодец, – похвалил водителя Пётр Петрович Самсонов. – Ты, Санька, если что, не горюй. Тормози, – откопаем или бросим.