Не покидай Мэнгроув Плейс (СИ)

— Из-за того, что эта женщина покончила с собой практически у него на глазах, — бесстрастно уточняет Зак. — Не исключено, что он всё-таки её любил.

— Рабыню, которую сам же приказал выпороть за дерзость и назойливость? — недоверчиво кривится Лу. — М-да, должно быть, она произвела на него неизгладимое впечатление, повиснув на перилах его парадной лестницы. Хороший способ на веки вечные остаться в памяти любовника, пусть даже со свёрнутой набок шеей.

— Ты цинична, — сухо замечает Зак, заглядывая в тонкую красную папку, где лежит всего один пожелтевший от времени листок, запаянный в полиэтилен. — А, вот это более чем любопытно. Обрати внимание, расписка, полученная от работорговца, некоего Генри Фитцджеральда. За Сару Мэй, квартеронку, девятнадцати лет от роду, Тейлор Монтгомери уплатил восемьсот семьдесят пять долларов. Огромные деньги по тем временам. Она, наверное, была настоящей красавицей.

— Пятьдесят восьмой год, — зачарованно бормочет Лу, выхватив у него расписку. — Бумажка лежит отдельно от других. Почему? Тейлор Монтгомери перечитывал её по ночам, обливаясь слезами раскаяния? А потом его внук, то есть старик Роджер, медитировал на сей раритет?

Зак невольно морщится:

— Лу, ты засранка.

— Угу, и циничная притом, как мы уже выяснили. А ты чёртов романтик, веришь в вечную любовь, и под Рождество втихаря пересматриваешь "Унесённых ветром", — не остаётся Лу в долгу. — Это позорище, босс.

"Откуда она знает?" — с досадой думает Зак, чувствуя, что краснеет под насмешливым взглядом её ярких глаз, и торопливо уточняет:

— Ладно, что полезного мы выяснили, придя сюда и не расчихавшись от пыли?

— Что Роджер Монтгомери зачем-то отложил расписку о покупке пресловутой Квартеронки в отдельную папку, — раздумчиво произносит Лу. — Это, впрочем, вполне согласуется с рассказами его кухарки и внучки: дедушка, мол, буквально помешался на этой Саре Мэй и то и дело выходил поохотиться за нею. Стоп! — снова восклицает она, хотя Зак не успел ещё и слова вымолвить. — Слушай! А не приходится ли она, грешным делом, бабушкой старому Роджеру? Вот это был бы финт! Хотя нет, — тут же разочарованно обрывает она себя, — девушка же умерла ещё до войны с конфедератами, а Тейлор…

— Женился и дождался появления на свет своего сына Чарльза, ставшего отцом Роджера Монтгомери, уже после войны, — неспешно подытоживает Зак. — Женился, кстати, на дочери такого же ренегата, как сам, с уцелевшей от разграбления плантацией. Твоя версия куда романтичнее, спасибо.

— Вполне себе циничная версия, — пожимает плечами Лу и, не дожидаясь, пока Зак разложит последние просмотренные ими папки по ящикам и полкам секретера, подходит к ближайшему платяному шкафу и распахивает заскрипевшую дверцу. — Вау! Ты только глянь!

Глаза её вспыхивают. Она торопливо выхватывает из глубины пропахшего нафталином шкафа висящие на плечиках платья в чехлах и бережно укладывает их на банкетку, где только что лежали бумаги.

— Боже милостивый, — стонет она. — Я сейчас умру!

Шафраново-жёлтое шифоновое платье с множеством рюшей на груди. Сиреневое с глубоким вырезом. Бирюзовое с маленьким шлейфом. Лу освобождает их из чехлов, будто выпускает на волю ярких тропических птиц. Сладко пахнет уже не нафталином, а какими-то цветочными духами. Жасмином.

— Чёрт меня возьми, какое шикарное старьё! — Лу возбуждённо поворачивается к Заку, наблюдающему за ней с любопытством. — Этим платьицам полста лет, бьюсь об заклад. Ты обрати внимание на рюши! Мода тридцатых. Всё возвращается. Интересно, кому они принадлежали?

— Покойной супруге Роджера Монтгомери, я полагаю, Элизабет. Она умерла в тридцать девятом году. Хочешь примерить? — с улыбкой осведомляется Зак.

Его вдруг посещает странное, но сильное желание увидеть Лу не в слаксах и рубашке навыпуск, как сейчас, — в связи с расследованием та вообще перешла на одежду в стиле унисекс, — а в этих шикарных и вызывающе женственных нарядах.

Он внезапно вспоминает, как она выглядела в ослепительно белом платье на выпускном балу в средней школе имени Уильяма Гаррисона. Королева!

Но Лу только с сожалением вздыхает, повертев жёлтое платье в руках и приложив его к груди:

— Боюсь, по швам расползётся, — она снова заглядывает в недра шкафа, аккуратно перебирая остальные платья. — Боже, да тут целый музей истории моды. Музей старья, — следующая фраза доносится уже из глубины соседнего шкафа. — А туфель-то, туфель! Но… ничего из прошлого века. Сплошь тридцатые. Наверное, прабабушкины платья просто не сохранились. Жаль.

— Возможно, они лежат где-то в другом месте? — предполагает Зак. — И возможно, кто-то уже нашёл это место.