Не помню, значит не было

К родителям очень редко кто-то приходит. Но когда это случается, папа включает магнитофон, в квартире становится громко и весело. Родители вместе с друзьями ходят курить на крохотную кухню и оставляют меня в комнате. Я крадусь за ними, смотрю через пластиковое стекло двери с засохшими подтеками белой краски на то, как они оживленно болтают в клубах дыма и решаю, что когда вырасту, тоже буду курить.

Я люблю, когда у нас шумно и играет музыка. Мне становится легко и беззаботно, как взрослым. В такие дни в мою кровь словно тоже попадает несколько капель алкоголя. Я начинаю дурачиться, и родители меня не останавливают.

После праздников мы ходим сдавать пустые бутылки. Папа загружает их в серый мешок из жесткой колючей ткани и вешает его себе на плечо, как Дед Мороз. Я бегу следом за ним. Мне смешно, потому что папа идет, слегка покачиваясь, и бутылки в мешке звенят. С мамой в такие дни можно шутить. Она лениво суетится вокруг папы и одергивает меня, чтобы я не толкнула его случайно, а то он упадет и разобьет все бутылки.

Сначала мы проходим наш квартал домов народной стройки. У каждого подъезда по деревянной покосившиеся лавочке и палисадник с мальвой и золотыми шарами выше меня ростом. Дома выглядывают окнами из-за деревьев вишни и яблонь. Я рву цветы на обочине. Нежно-сиреневый цветок цикория не поддается, я тяну изо всех сил, и наконец он у меня в руке вместе с корнем. Солнце светит в спину, и у меня длинная тень. Я расставляю ноги, чтобы восторженно замычать от их длины на растрескавшемся асфальте.

Мы идем в другой район. Не такой как наш. Там красные трехэтажные кирпичные дома и хорошая детская площадка. Мы ходим на нее с папой и часто стоим очередь, чтобы покачаться на качелях. А еще в одном из домов есть волшебное окно. Угловое на третьем этаже. На Новый год из него видно самую красивую елку. Мы иногда специально приходим с папой по вечерам смотреть на нее. Вернее, на огоньки какой-то совершенно невероятной гирлянды. А в другое время года там на подоконнике стоят два цветка. Жених и невеста называются. Невеста с белыми мелкими цветочками с острыми лепестками, жених – с фиолетовыми. Тоже красиво.

Прием посуды в следующем квартале домов народной стройки. Мы стоим в очереди в полуподвальное помещение, в котором пахнет прокисшим вином и пивом. На кассе сидит женщина в грязном сером халате, на руках засаленные тонкие перчатки без пальцев. Рядом с ней пара неопрятных тусклых мужиков. Я жмусь к папе. Мне здесь не по себе. Но я все равно люблю ходить сдавать бутылки. Потому что потом мы идем в магазин и мне покупают пирожное «картошка» за 22 копейки. Это самое вкусное пирожное. Вкуснее только орешки со сгущенкой, которые мне иногда везет поесть у кого-нибудь в гостях.

2005 год

– Так что ж ты раньше не сказала?

Мы стоим в пустой курилке. Игорь смотрит на меня совсем без эмоций. Без удивления, осуждения или недоумения. Ничего. Ноль. Мне интересно, он вообще умеет что-то чувствовать? Наверное нет. Его красивое лицо словно маска на венецианском карнавале. Ничего не выражает. Он даже оргазм испытывает никак. Молча. Просто содрогается всем телом и быстро откидывается на спину.

– Я думал, что раз ты в такой фирме работаешь, то у тебя все в порядке с деньгами. Извини.

Он верит сигарету в руках.

– Я помню, сколько тебе еще должен. Я отдам. Ты же знаешь.

Мне показалось или нет, что, подняв взгляд от сигареты, он посмотрел на меня с нежностью? Словно погладил своими нереальными ресницами.

Меня отпускает неловкость из-за отказа давать денег в долг. Хотя мы и проиграли эту ситуацию с Галиной, и я даже написала себе на бумажке текст, который мне комфортно говорить, и выучила его наизусть. Игорю я его не проговорила, а выпалила, словно рюмку водки в себя опрокинула. Также как после наспех выпитого алкоголя внутри было мерзко. Но своим удивлением тем, что я могу испытывать материальные затруднения, он словно нажал на невидимую кнопку, и по телу разлилось воодушевление от своей крутости. Вот я какая. Посмотрите. Никто ничего не подозревает.