И чем больше фей выбывало, тем ограниченнее становились движения фомора в реальности. Он лишался своих биологических компьютеров, отрастив при это тело, которое от них жизненно зависело. И пока что Хаасе резала его недостаточно быстро, чтобы он мог сбалансировать потери физические с потерями психическими.
Поэтому монстр вздрогнул, монстр почувствовал липкое, новое для него чувство страха. Что вот он, приближающийся край, который пока далек. Но к которому его уверенно ведут несмотря на все попытки соротивления.
Фомор начал отступать, понимая, что его наскок принес ему несравнимо больше вреда. Феи самостоятельно отрывали щупальца вышедших из строя и ставших сейчас бесполезными, с молчаливого попустительства парня. Он лишь тяжело дышал, глядя на все это.
Пиррова победа. Хоть парень и оставил поле боя за собой, но из множества разрезов маленькими родниками текла кровь, укусы саднили, но аккуратные зубы хрупкой расы явно не были предназначены для отрывания кусков мяса, ограничившись лишь тем, что в будущем станет здоровенными синяками.
А сами феи, уменьшившись в количестве, стали намного мобильнее и управляемее в руках монстра. Или же он методом проб и ошибок научился хоть какой-то тактике и взаимодействию между частями самого же себя? Это было неизвестно.
Важно то, что стена из фей организованно отступила и стояла в глухой обороне, даже не пытаясь иметь дела с человеком. Видимо уяснила, что неровная поверхность из кучи переломанных тел — не самое хорошее поле боя.
А Костя испытывал ничем не сравнимую эйфорию. От чрезмерно напитавшей его магии он словил то, что даже бы назвал наркотическим приходом. Ему абсолютно не было больно, ему хотелось просто рвать и метать пока. Проблема перед ним не исчезнет.
Примени он эту энергию в мирное русло, вполне возможно смог бы написать роман за три дня. Но сейчас от него требовалось биться, пока кто-то здесь не сломается.
Впрочем, он чувствовал, как с каждой раной его психика расшатывается. Будто его тело сейчас олицетворяло сам разум, или, вернее, душу. Так что картина вырисовывалась неприятная: монстр терял пешек, пусть и важных для поддержания его таким огромным.
Решившаяся на очередное применение стимулятора, уже четвертого подряд, Хаасе с трудом не потеряла сознание. Ослабленное тело, получающее еще один энергетический концентрат, уже просто не могло нормально его использовать.
Сердце колотилось как бешеное, грозя вырваться из груди, норма по сердцебиению уже давно была превышена трижды. В глазах лопнули капилляры, а кровь из носа шла уже так, будто так всегда было.
Фея шла с парнем на плече и затупившимся от крови мечом, вынужденная использовать уже чистую магию ветра на нем, чтобы он мог быть острее чем необработанный кусок стали. Он уже по сути стал просто очень тонкой дубиной.
Впрочем, и ее враг был и вполовину не таким жестоким и непобедимым, как вначале. Стена из щупалец блокировала проход, а на попытку пробиться обнаруживалось, что за ним еще одна такая же и им нет конца. В свою святая святых он вторженцев пускать не собирался, стараясь тянуть время. Ведь инстинктивно понимал, что букашки не могут сражаться вечно. А он может!
Но фея все равно находила глубокое, садистское удовольствие в удалении мясного сорняка, зная, что эта тварь-переросток все прекрасно чувствует. Но не забывала о деле, продолжая пробиваться дальше в центр. Нужно лишить ассимилированых фей жизни и организованное сопротивление прекратится. Фомор распадется на кучу отдельных пусть и опасных, но несравнимо более уязвимых щупалец.
А потому она не использовала ни секунды отдыха, ведь Хаасе чувствовала кое-что.
— Ты понимаешь, человек? Оно боится! — прошептала она, делая очередной взмах.
Пусть Константин был слишком далеко, чтобы услышать эти слова, он это тоже понимал. А потому, выгравировав на своем лице злую усмешку, сделал первый шаг навстречу феям.
Он сейчас выглядел очень страшно. Залитый с ног до головы кровью с небольшими проплешинами естественного черно-зеленого цвета куртки и штанов. Которая, впрочем, была подрана за пределы какого-либо восстановления. Она сослужила хорошую службу, но сейчас на нем было больше открытых участков кожи, чем закрытых.
Сверкающие в полутьме глаза, налившиеся светом магии — первым признаком перенасыщения маной, подрагивающие руки — второй признак. Впрочем, он и без этого был на какой-то психической грани. Слишком много пережил, слишком все отличалось от того, чего же он хотел.
Он уже не говорил каких-нибудь ободряющих себя фраз, он просто шел, переступая через тела и давя любое щупальце, которое попытается схватить его за ногу в классической уже для этого монстра подножке.
Монстр уже давно осознал, что зря он не разорвал соединение с этой добычей, которая оказалась на редкость зубастой. А потому сейчас он болезненно пытался отследить, какое именно щупальце ведет к ненужной ему вещи.