Не поросло быльем

Между прочим, это как-то облагораживало жизнь нашего коллектива, в котором, как и во всяком живом собрании людей, возникали свои проблемы, случались недоразумения по тому или иному поводу. Тем более что у нас работали семейные и холостые мужчины и замужние и незамужние женщины.

Постепенно, день за днем, мы старались оживлять нашу газету. В самой редакции оказались несколько сотрудников, хорошо владеющих пером. Это были, прежде всего, Николай Драчев, ставший впоследствии моим закадычным другом (о нем я еще буду иметь случай рассказать подробнее) и Александр Пугачев, и до того прошедший солидную школу газетной работы.

Внимание к литературной стороне материала породило в редакции соревнование на лучший аншлаг («шапку» — в редакционном просторечии) и заголовок той или иной статьи, заметки. Иногда мы так увлекались этим делом, что переходили грань разумного и нам крепко, хотя и всегда по-товарищески, попадало от Анатолия Васильевича Высоцкого.

Помню, к полосе о недостатках культурно-просветительской работы в Кузнецке, где сооружался гигант советской металлургии, мы дали такую звонкую «шапку»: «В городе радости бездельники творят скуку». А полосу о сторожевых собаках, несущих охрану амбаров в колхозах и совхозах, украсили живописной «шапкой» из букв, напоминавших собачьи морды: «Пусть и Жучка станет знаменитой» (не только, мол, это удел собак, принадлежавших известным пограничникам, деревенские шавки тоже достойны всеобщего внимания).

— Георгий, не выскакивайте из шаровар, останетесь голыми оригиналами, — острил по телефону Анатолий Васильевич.

Изводили нас и опечатки. Объяснялось это скорее всего тем, что за линотипами сидели выпускники фабзауча полиграфии, не имевшие ни опыта, ни необходимой грамотности. Ошибки ловили буквально все и в редакции, и в типографии, но иногда они приводили нас к большой беде. Правда, порой удавалось в самый последний момент поймать опечатку и отвести от себя возможный удар, который был бы неизбежен, если б ошибка все-таки проскочила.

Помню, как-то утром я почувствовал необъяснимое беспокойство за выходящий в свет номер. Не дожидаясь завтрака, я быстро оделся и помчался в экспедицию, где, судя по времени, должна была происходить упаковка газеты в пачки для отправки на поезда.

Так как в городе довольно часто происходили перерывы в подаче электроэнергии, то и в этот день выпуск газеты несколько задержался. В экспедицию поступило только три тысячи экземпляров из тех десятков тысяч, которые составляли общий тираж газеты.

Я поспешил в типографию, чтоб точно выяснить, как обстоит дело. Подойдя к ротационной машине, которая печатала нашу газету, я взял один экземпляр, остро пахнущий керосином, и развернул его перед лампой.

И вдруг я почувствовал удар в голову. Нет, удара никакого не было, было подобие удара от тех строк, которые бросились мне в глаза: «Сталин большой и гиблый ум». Эти слова приводились в интервью французского государственного деятеля Эдварда Эрно, посетившего Советский Союз.

Опять она, опечатка! И какая! За такую опечатку и я, и директор типографии поплатимся головой. Вместо «гибкий ум», проскочило роковое словечко: «гиблый».

Я остановил ротацию, бросился к директору типографии, и мы поспешили в экспедицию. Там собирались выдать часть отпечатанного тиража в городские почтовые отделения для доставки подписчикам.

К счастью, этого еще не произошло. Оба мы — и директор, и редактор — поняли, что надо сделать, никому не говоря ни единого слова, мы забрали из экспедиции отпечатанные экземпляры, собрали в кучу приправочные оттиски, лежавшие возле ротационной машины, и все собственными руками затолкали в топку. Строка с искаженным словом была перелита на линотипе и впаяна на место старой строки. Следов произошедшего никаких не осталось.

Однако дня через три директора типографии и меня вызвали в отдел печати краевого управления Госбезопасности и учинили допрос, что произошло с номером газеты, почему о происшествии не составили никакого акта, кто разрешил уничтожить тираж, не оставив ни одного бракованного подлинника.

Оба мы знали, что такое может произойти — ибо наверняка кто-то из типографии или из экспедиции мог «настучать» о происшедшем. Самое главное, от чего нам надо было уберечься, — это избежать всякого, даже малейшего упоминания имени Сталина.

— В одной из строк обломилась буква, и получилось бранное слово. Зачем же коллекционировать матерщину? — оба в один голос твердили мы, и нас с миром отпустили, что называется «по домам».

И еще одно происшествие мне пришлось пережить, стоившее душевного потрясения.

Как я уже упоминал, в Новосибирск в это время зачастили делегации и должностные лица крупного масштаба. В этом числе оказались два коммерсанта из Великобритании. В короткой заметке краевого отделения ТАССа оба этих коммерсанта в сфере маслодельного дела характеризовались как видные люди своей страны, имевшие высокие звания лордов.

И вот с этими лордами у нас произошло ЧП, из которого нам пришлось выходить с помощью работников НКВД.