Не потревожим зла

— Люк мертв, — жестко произнес Анри, не дослушав ее нотацию. — И если это единственное, что ты почерпнула из прессы, то возьми кипу журналов и почитай. Просто почитай, сколько там льют говна и как все муссируют его псевдосуицид.

— Какая разница, что пишут…

— Большая! — рявкнул Анри. — Я не хочу, чтобы о нем думали как о наркоше, суициднике, алкоголике и еще бог знает что приплетали. Я хочу правды. Чтобы ты… раз ты вдруг, оказывается, его лечащий врач, дала официальный комментарий для СМИ. Я устрою пресс-конференцию, на которую ты прибудешь в лучшем виде и принесешь с собой какие-нибудь сраные анализы… — Она попыталась что-то сказать, но Анри неумолимо продолжал: — Это должна быть ты, потому что в твоей клинике тобой был поставлен диагноз! И я расскажу, что будет после этого. Большая часть газет скажет, что это правда, а желтая пресса погонит, что мы все сфабриковали, чтобы отлизать имидж. Но на то она и желтая. Потом будут похороны, которые поднимут последнюю волну в СМИ, а затем…

Она уже не перебивала. На том конце разливалось безмолвие. Анри вздохнул и договорил:

— …они о нас забудут. И станет очень тихо.

Ингрид долго молчала, а после спросила с легким сомнением:

— Ты уверен, что забудут?

— Уверен. Когда одна звезда падает, восходит другая.

— Почему тот врач, который делал вскрытие, не может дать официальное заключение? — задала она резонный вопрос.

Анри поморщился, как будто она могла его видеть.

— Потому что он… она… — неважно — еще не врач. И не спрашивай, как и почему. Это моя ошибка, что я не обратился к тебе сразу, на меня слишком много всего навалилось с этой шумихой, и я начудил… Просто сделай, как я скажу. Люк ведь не заслуживает обвинений, которые на него сейчас сыплются. И к смерти той фанатки не причастен. Я хочу, чтобы смерть Люка отделили от того, что кто-то спьяну упал с моста. Он умер из-за болезни, а не сам себя отправил на тот свет. Хоть раз в жизни ты можешь встать на одну сторону со мной? Ради него.

— Боюсь, что правда никому не нужна, — устало вздохнула Ингрид. — Но раз так, я сделаю это.

— Правда нужна нам, — отрезал Анри и отключился.

***

Дома Алиса вновь уставилась на диск в прозрачной коробке. Пока на нем не было никаких опознавательных знаков, официальная продажа должна была начаться через месяц.

Как только в колонках зазвучал его проникновенный низкий голос, ей показалось, что Люк здесь.

…Алиса не раз просила его прекратить работу над альбомом, потому что это отнимало все его силы, особенно запись вокала. И втайне она ненавидела его творчество, но не могла ничего про него сказать. Потому что знала — это все, чем он живет. Она думала, что он хочет быть занятым и не ждать смерти, а продолжать жить как обычно.

«Будь проклята твоя музыка, ибо она отняла все, что у тебя есть!» — беззвучно кричала Алиса каждый раз, когда он возвращался из студии полумертвым.

Но сейчас ей открывался другой смысл.

Люк хотел, чтобы с ней что-то осталось после его смерти. Душа в голосе, и она живет дальше, бесконечно.

Однажды он спросил ее: Разве можно быть одиноким, если с тобой музыка?»

Алиса могла ответить на его вопрос сейчас: О да. Можно быть одиноким и с музыкой. Но без нее, наверное, было бы совсем худо…»

Даже его пение стало иным. Он больше не использовал свои судорожные вдохи и внезапные срывы. Это заключительный покой. Наконец все маски упали и он превратился в того, кем всегда был, — Люка Янсена.

Это их разговоры сейчас звучат из колонок.

Их письма.

Никогда не называй вещи по именам, ибо все имена ложные и истина — в молчании.

Не гаси свою свечу преждевременно.

И живи вечно, Алиса.

Диск закончился тихими грустными аккордами. И вместе с ними полумрак комнаты постепенно рассеялся, принимая первые лучи солнца.

Глава шестнадцатая О Девушке и Смерти

Я время из вен своих тонких соткал.

Я был как паук. Тебя лишь я ждал.

На каждой тропе оставил я знак.
Фонарь зажигается…
…Тихий твой шаг.
Иди на мой зов, что до начала времен
К тебе, нерожденной, был обращен.
Душа всегда находит Жнеца.
Так будет и с нами, услышь же меня.
И сказ сей печальный не о том, кто любил,
А о том, кто учился, и о том, кто учил.
Так, имя свое начертав на тебе,
Я знал, что сквозь годы вернешься ко мне.

Ты, так же как и я, — осеннее светило.

Шарль Бодлер. Осенний сонет

(пер. А. Эфрон)

Глава семнадцатая Не бойся Смерти