К радости Влада, Любаша в очередной раз на целое лето умотала к бабке в Москву. Иначе Владу пришлось бы несладко… Но как обидно было ему не воспользоваться временным одиночеством! Ведь ах, как он мог бы разгуляться в ее отсутствие! На пляже хорошеньких полуголеньких девочек — тьма тьмущая, и почти все безотказные. А он, как столетний старик, мог поедать их только голодным взором — на большее он не был способен, ведь последняя "подпитка" была в конце мая, а на дворе уже конец июля! Его тамарозависимость прогрессировала: если раньше он, хоть и с трудом, но мог обходиться без нее около трех месяцев (больше ни разу не удалось выдержать), то теперь уже до месяца дотянуть не мог. Уже месяц он — практически евнух. Только у настоящего евнуха желание отсутствует напрочь и он спокойно существует без секса, а Владу дикое желание не давало жить, Монстр днем и ночью орал благим матом: хочу! Но мог только с Тамарой, а подобраться к сладенькой теперь не получалось.
И все-таки судьба смилостивилась над Владом. В очередное свое "дежурство" под Тамариным домом на прогулку с коляской вышла не опостылевшая уже сестра, а сама Тома! Счастливый уже от одной возможности видеть свое маленькое драгоценное сокровище Влад живенько выскочил из машины и подошел к ней:
— Здравствуй, Малыш!
Он не знал еще, как сможет использовать этот шанс, ведь не увезет же он ее одну, бросив младенца в коляске на произвол судьбы. Да и с коляской тоже не похитит. Но, может, по ходу дела что-нибудь придумается, может, ненормальная сама подскажет выход. Но в глазах "ненормальной" увидел не привычное непонимание и неузнавание, а совершенно отчетливую неприязнь и брезгливость:
— Не смей больше приближаться ко мне. И прекрати звонить. Я тебе уже все сказала — я тебя ненавижу и презираю. Все кончено, Влад.
Влад опешил. Вот тебе и ненормальная! Это что же, она девять месяцев придуривалась, что ли? И как она с ним разговаривает? Опять забыла, кто есть кто? Но голос, что с ее голосом?
— Маленькая, ты видимо чего-то недопонимаешь. Ты — моя женщина, это, — указал на сопящего младенца, — мой сын. Ничего не кончено, Малыш. Все только начинается. Только надо придумать, как…
Тамара резко прервала его:
— Ты ошибаешься — это не твой сын.
Влад засмеялся:
— А чей же? Ветром надуло, или от святого духа? Малыш, хватит баловаться. Я дико соскучился и…
— Это мой сын. Только мой. Сушков Юрий Александрович, в графе "Отец" — прочерк. Это не твой сын, Влад — снова перебила Тамара.
— Не понял. А почему "Александрович"?
— Потому что я Александровна. У него отчество от деда. И фамилия дедова. А ты уходи. Ты умер, Влад.
— Я умер? Это я — умер?!
— Да. Тот Влад, которого я любила когда-то по глупости, умер. Его больше нет. А ты — чужой. Уходи.
Тамара аккуратно, стараясь не разбудить кроху, наклонила коляску, поворачивая колеса, развернулась и пошла в сторону от Влада. Тот догнал, схватил за плечо:
— Нет, постой! Я не умер, и я докажу…
Ледяной убийственный взгляд прервал на полуслове, не дал договорить. Сейчас перед ним стояла не привычная послушная рабыня, а сильная маленькая женщина:
— Я запрещаю тебе приходить. Я запрещаю тебе звонить. Тебя нет, ты — прах. Сгинь. Прочь с дороги!
Ой, как плохо было Владу… Тело скрутило, болели все мышцы, суставы. Голова готова была лопнуть, взорваться. Монстр выл сиреной. Владу казалось — он слышит этот крик. В мозгу билась горячая жилка: Тома, Тома, Тома…
Очень кстати подошло время очередного отпуска. Вообще-то он должен был лететь в Москву к жене, чтобы оттуда вместе ехать на юг, но о какой поездке сейчас могла идти речь? В таком-то состоянии?! И что он может предложить Любаше — сморщенного червяка вместо Монстра?! Ой, Тома, Томочка, что ты со мной делаешь?..