Не поворачивай головы. Просто поверь мне…

Алина взяла в свои руки сервировку и в три минуты накрыла стол. И так это ладно и с толком у нее получалось, что мы с Борисом, вдруг присмирев, сидели и молча следили за тем, как она, мягко и округло двигаясь, нарезала хлеб, раскладывала по тарелкам салаты, делила вилки, салфетки, котлеты. Два холостяка сидели и завороженно следили за женщиной, как она сотворяет чудо уюта из ничего, выразительная и певучая в каждом движении. Это сладкое, идущее из детства чувство отрока, сомлевающего в кресле парикмахерши от близости большой, набухшей от любви и молока груди, от ласковых рук с щелкающими ножницами. Что мы пили и что говорили при этом, уже не имело значения — главным оказалось то, что запомнилось сразу и надолго: слабость под ложечкой, ощущение робости, вдруг навалившейся невесть с чего, снующие красивые руки, яркие губы, низкий грудной голос, кокон женского внимания, заботы, покоя и услады, в котором мы оказывались, почему-то связанные по рукам и ногам.

Сын живет в Нью-Йорке, вместе с учебой и квартирой обходится очень дорого. Сын от первого брака, малышом его усыновил муж от второго, с мужем недавно развелась, теперь проблема — а ну как скажет сыну, не подозревающему об усыновлении, а ну как прекратит оплачивать учебу и жилье? Человек благородный, бездетный, любит мальчика, но, пока тот учился в Америке, отвык от него. Она менеджер в его медфирме, пока терпит бывшую свою, не выгоняет на улицу, потому что, оказалось, слишком многое в их бизнесе завязано на нее, в общем — партнеры.

Рассказала и пригубила стакан, покрывшись красными пятнами то ли от вина, то ли от смущения. Двое незнакомых мужчин сидели и молча переваривали чужую историю, где личная драма подавалась с улыбкой, с кокетливым же­стом ладони у виска, отводящей прядь.

Допив вино, отправились с Алиной гулять по зоосаду. У пруда все так же стоял пластиковый куб с щелью для сбора пожертвований в фонд зверей. Этот ловчий кубик, настороженный на посетителей, с дном, покрытым слоем в одну-две мелкие купюры, я хорошо помнил. Дочка бросала в него рублевки, когда была маленькой. Скоро она приведет своего сына, и тот тоже будет бросать денежку в щель копилки, проникаясь и гордясь собой. Жители Ясенева отказались принимать в своем микрорайоне зоопарк, решение о переносе зверинца на Юго-Запад сорвалось из-за протестов жителей. Кому бы хотелось, чтоб экзотические звери под окном будоражили сон криками ярости, отчаяния, любовного томления, призыва, — все эти птицы, львы, гиены, бегемоты, слоны? Оказывается, в их отношении к нам очень много эротики: дельфины играют с человеком в любовные игры, видя в нем объект, барс мурлычет по той же причине. Отдельных зверей можно брать на содержание. Фамилию спонсора пишут на клетке, суммы доходят до десяти-пятидесяти тысяч долларов в год.

— Между прочим, — сказал я, — на этом пруду до революции был городской каток. Толстой описал его в «Анне Карениной». Помнишь, как Кити каталась на коньках и завлекала Левина в сладкие сети своими буквенными шарадами?..

— Я не читала роман. Зачем читать, если есть фильм. Даже коллоквиум по Толстому умудрилась сдать, ничего не прочитав.

В метро мы доехали до радиальной и постояли у поезда, идущего до ее «Речного вокзала». Я любил эти места, парк Дружбы, причалы набережной с белыми теплоходами. Когда-то, рассорившись с женой, я перебрался к Ольге N, корреспондентке центральной газеты, в 72-м доме по Ленинградке прожил несколько месяцев; от нас по Тимирязевской ходил автобус до «Водного», шел томительно долго, с остановками, я ерзал на заднем сиденье «икаруса», прикрывая сумкой предательский холмик на тугих слаксах, наконец доезжал, шел через дворы и парк, поднимался по крыльцу министерской башни желтого кирпича (покойный отец занимал пост), взлетал на лифте на ее этаж, Ольга встречала в прихожей в мордовском сарафане, под которым ничего не было, молодые игры двадцатилетних, с природным ароматом подмышек, какого не встречал больше ни у кого, пока не случилась эта неприятность со стафилококком, окончившаяся проклятиями, цефамизиновой блокадой в ползарплаты, палатой 50-й больницы на краю Тимирязевского парка, — девушка сходила налево, — с высокой грудью бомба и высокой ногой, на улицах оглядывались и пожирали глазами, что мне сначала нравилось, а потом — нет.

Вечером в постели, вытягиваясь под одеялом, вспоминая Алину, дружественный хлопок ее ладони о мою ладонь у вагона метро, низкие грудные гармоники голоса, я подумал: а ведь день удался. Сегодня меня, черт возьми, ударили лапой две великолепные кошки: тигр и ягуар. Нет — даже три.

СЕЛ НА ПЕНЕК — СЪЕЛ ПИРОЖОК

Завирусованный комп тормозит, черт — кроме мамбы, слишком много окон открыто: Facebook, «Одноклассники», армейский форум однополчан «Служили Байконуру»… Когда я сажусь работать, открываю все окна, такое лекарство от одиночества. Сижу за ноутбуком, делаю свое, а окна лежат свернутые — вдруг кто-нибудь постучит? Окликнет, вступит в переписку?