Не повтори моей судьбы

Его предположение стало находить подтверждение вскоре после того, как Шурочка, его внебрачная любимая дочка от Таисии, уже в полтора года демонстрировала удивительные способности. Так она одной линией, угольком из печки могла нарисовать котенка, выгибающего спинку, из старых разрозненных пуговиц, которые мать хранила в жестяной банке, выложить узор, который точно повторял узор на галстуке Давида. В два с половиной года отец принес дочери набор для вышивания. Таисия, конечно, засуетилась, можно ли доверить крохе иголку, ножницы, но Давид успокоил её и сам несколько вечеров подряд учил ребенка вышивать крестом и гладью. Это умение он приобрел еще в подростковом возрасте, помогая тетке вышивать салфетки на продажу.

Новое занятие так понравилось крохе, что она могла часами просидеть за пяльцами и только тихо смеялась, когда на материале неожиданно появлялся или цветок лютик, или мордочка мышки, или рисунок с замерзшего стекла.

Дед и бабка Пановы души не чаяли в Шурочке, наперегонки закармливали конфетами и зефиром, а та отвечала им взаимностью, веселила их незатейливыми песенками и стишками, которые заучивала в детском саду. Пановы были счастливы счастьем дочери и внучки, но иногда, по ночам, пугали друг друга возвращением Славки.

–Что будет, что будет?—причитала Татьяна Васильевна и умоляюще смотрела на иконы.

–А ничего не будет!—резко отвечал ей муж, чиркая в потемках спичкой.—Как появится, так и исчезнет. Думаешь, Давид в сторонку отойдет, когда этот уголовник появится? Не-е-т, шалишь!

–Отец, отец,—вздыхала Татьяна Васильевна,—а ну как драка между ними завяжется? У Славки дури на десятерых хватит, а идти в тюрьму ему не впервой. Чиркнет ножом…

–Да кто ему позволит?—раскипятился Роман Петрович.—Да я сам тогда…

–Тише, тише, успокойся. Один раз ты уже навоевался, не знаю, как только живы остались,—вспомнила Татьяна Васильевна страшный день, когда Славка вырвал из рук Романа Петровича ружье и пошел палить. Видать не срок им был помирать, вот и остались целы и невредимы. А то, что изверга на восемь лет законопатили, так это справедливо!

Помолчали.

–Славка вернется—беда, а тут еще Юрик,—снова начала Татьяна Васильевна.

–А что Юрик?

–Жалуются на него в интернате, говорят злой, угрюмый, себе на уме. На каникулы приедет, Шурочку надо сразу забирать к себе, а не то натворит он беды.

–Само собой,—согласился Роман Петрович, с трудом выбираясь из мягкой кровати. Он прошагал к лавке, где стояло ведро с колодезной водой.—Тебе принести?—спросил он у жены.

Жена промолчала, и старик поставил кружку на место. А Татьяна Васильевна вспомнила, как повел себя гадкий мальчишка, когда его привезли домой на каникулы. Шурочке тогда исполнилось восемь месяцев. Никто, конечно, не ожидал, что Юрик полюбит свою сестренку.

–Хорошенькая, правда?—тетешкала на руках Шурочку Таисия.—Скажи, Шурочка «мама», скажи «папа», скажи «Юрик».

Девочка улыбалась, пускала слюни и старательно повторяла вслед за матерью короткие слова. Юрику в то время исполнилось уже восемь с половиной. Он был рослым для своего возраста, жилистый в отца и смуглый. Черные волосы были подстрижены под ноль, а выражение узкого лица при виде счастливой матери стало таким, что Шурочка испугалась, спряталась у Таисии на груди и долго не решалась посмотреть на «б’атика», который хоть не ушел, но сделал вид, что все происходящее его не касается.

А дня через три Таисия застала сына за странным занятием: он откусывал от яблока большие куски и пихал в рот малышки. Девочка безропотно открывала рот, но не жевала и не глотала, а только болезненно морщилась.

–Ешь, ешь, оч-ч-чень вкусное яблоко,—приговаривал Юрик, запихивая очередной кусок в ротик ребенка.—Дед Роман еще принесет.

–Я же попросила тебя приглядеть за Шурочкой!—закричала Таисия, хватая дочку на руки.—А ты что, паразит, делаешь?

–Я и гляжу!—в ответ заорал Юрик.—Вон яблоком угощаю!

–Да я тебе…—начала Таисия, но полуслове запнулась, уловив во взгляде сына нечто ужасное, можно сказать, змеиное.

Юрик бросил огрызок яблока в детскую кроватку, повернулся к матери спиной и, независимо посвистывая, пошел к выходу.

–Нужна мне твоя спиногрызка,—сплюнул он на чистый пол.—Вот погоди, папка вернется!

Женщина хотела кинуться за ним, оттаскать за волосы, но в последний момент осознала, что будет воевать с собственным сыном да к тому же стриженным наголо. За что хватать-то?

Девочка уже освободилась от яблока и теперь жалобно кряхтела, трогая крохотной ручкой пораненный рот. Она обняла Таисию за шею, почмокала губешками и прикрыла заплаканные глазки.

–Юик…бяка,—сказала она отчетливо и уснула.

Таисия долго ходила с Шурочкой на руках по квартире, думала о сложившейся ситуации, о той опасности, что грозит малышке со стороны братца. Вечером, когда Давид вернулся с работы, она честно ему рассказала о том, что произошло. Отец взял девочку на руки, прижал к себе и с болью в голосе проговорил:

–Пусть Шурочка поживет у твоих родителей. А когда Юрик отправится в интернат, мы снова заживет как прежде.