Не повтори моей судьбы

Она подняла Шурочку и придерживая её за спинку, повела в соседнюю комнату. Таисия сидела на полу, прислонившись к кровати. Она постепенно приходила в себя, старательно растирала шею и громко дышала. Шурочка медленно подошла к матери, опустилась на корточки. Тут она увидела обрывок пояса, привязанный к спинке, и другой, валяющийся рядом. В её голове сложилась страшная картина, и она бросилась на грудь матери, заколотила её кулачками:

–Ты повесилась!—кричала девочка.—Ты повесилась! Ты плохая! Я тебя не люблю! Мамочка!

Бившуюся в истерике девочку соседке пришлось выносить из комнаты на руках. Она сильно прижимала к себе дрожащее тельце девочки, говорила ласковые слова, целовала залитые слезами щечки.

На шум и крики с топором в руках прибежал сосед Василий Дмитриевич. Он охнул при виде Таисии, потом бросил на пол топор, схватил ковш с холодной водой и плеснул ей в лицо. Потом тайком сунул в карман оба конца разрезанного пояска от халата.

–Ну ты, бабонька, довела себя,—укорил он безвольно прислонившуюся к кровати Таисию, по лицу и груди которой текла вода.—Последнее дело вешаться бабе, у которой дитя на руках.

Он продолжал бубнить про себя, а сам оглядывался, стараясь понять, что послужило причиной такого поступка Таисии. На смятой постели он заметил конверт, взял его в руки, покрутил и так и эдак. Ни адреса, ни обратного адреса не было. Василий Дмитриевич постеснялся сунуть нос в конверт и осторожно положил его на столик. Потом он услышал странные квакающие звуки за своей спиной, обернулся и увидел, что это плачет Таисия. Травмированное горло не давало ей реветь во весь голос, и она выдавливала из себя рыдания порцию за порцией. Слезы же беспрепятственно лились по страдальчески сморщенному лицу бедной женщины.

–Чует мое сердце, беда случилась,—пробубнил себе под нос Василий Дмитриевич. Потом потоптался возле плачущей Таисии, дернул себя за ус и пошел на голос соседки, которая все уговаривала Шурочку не плакать.

–Посмотри, какую куклу тебе прислал папа,—шмыгала носом соседка.—Не забыл про тебя за своей границей. И котик совсем как Ружа, погляди только.

Но Шурочки было не до куклы. Она сама, как сломанная кукла, лежала поверх клетчатого покрывала, смотрела в потолок и слушала, как рядом, за стенкой плачет мама.

А вскоре и родители, и соседи, и женщины на работе узнали, что в посылку было вложено письмо от старшей дочери Давида Михеевича, Лии. Она лаконично сообщала, что её отец, Давид Канцлер, скончался от внезапной остановки сердца. Среди его вещей был обнаружен подготовленный к отправке подарок—дорогая кукла, и приложено письмо, из которого Лия Давыдовна и узнала о существовании второй семьи своего отца. По зрелому размышлению женщина решила, что подарок внебрачная дочь отца все же должна получить, а женщина, которую, как она поняла из письма отца, он любил на протяжении нескольких лет, имела право узнать о последних днях жизни Давида Канцлера. Лия Давыдовна очень сожалела о случившемся и просила сообщить, если Шурочке что-нибудь нужно будет.

«Теперь мы знаем, почему так тосковал наш отец по России,—было напечатано в письме.—По всему видать, он вас очень любил и сильно переживал за дочку… Мы не оставим без внимания нужды нашей кровной сестры, в чем бы они ни выражались. Пишите без стеснения».

Последнее выражение «без стеснения» пронзило острой болью сердце Таисии. Перед глазами встала та первая встреча в пригородном автобусе, прощание на площади и улыбчивое лицо Давида:

–Без стеснения!—предупредил он её тогда, помахав на прощание рукой. А она, Таисия, смотрела ему вслед и тоже улыбалась, забыв про зияющую прореху в верхней челюсти.

Письмо дочери Давида всколыхнуло память, растравило душу и заставило в комочек сжаться больное сердце Таисии. Последний год она жила одной думой—Давиду там, за границей, лучше, чем здесь. Оказалось же, что переезд, смена климата и в целом обстановки, последующие переживания, может быть, денежные проблемы убили Давида, и теперь она по праву может считать себя вдовой. Ведь в её жизни был только один муж—Давид Михеевич Канцлер, а значит, она теперь его вдова.

С того дня никто не видал Таисию, одетую иначе, чем в черное платье, и повязанную черной кружевной косынкой. Черный цвет в момент состарил Таисию, высветил многочисленные морщинки и белые пряди в темно-русых волосах. Родители пытались отвлечь дочь от переживаний, но отступились. Не помогли и слезы Шурочки.

–Доченька, ласточка моя,—отвечала заплаканная Таисия,—папочка умер. Ты ведь уже знаешь, когда умирает близкий человек, люди надевают черную одежду.

–Значит, и я должна надеть черное платье?—наивно спрашивала Шурочка.

–Нет, моя дорогая,—обнимала дочь Таисия.—Ты еще маленькая, а маленьким можно носить одежу любого цвета.

Женщины с работы с пониманием отнеслись к трауру Таисии, оставили её в покое, не заводили праздных разговоров.