Не повышай на меня голос, птичка

Выругавшись, Айюб тушит не докуренную сигарету об стол и еще с минуту изучает меня пристальным взглядом, прежде чем подняться и за два шага приблизиться ко мне.

Невольно у меня перехватывает дыхание, потому что я уже ожидаю как звякнет пряжка ремня и зашуршат его штаны, но вместо этого мужские мозолистые пальцы обхватывают за подбородок и, приподняв мою голову, Айюб начинает медленно поворачивать ее из стороны в сторону. Будто этот ублюдок видит меня впервые. Не знаю, сколько он отсутствовал, но сейчас, когда я смотрю в его черные глаза, кажется, что только вчера он толкал свой член мне прямо в глотку.

— Когда у тебя были месячные?

Сглатываю, пытаясь смочить пересохшее горло, потому что его вопрос застает меня врасплох.

Какое ему вообще дело? Больной отморозок. Но вместо того, чтобы плюнуть в его самодовольное лицо, изо рта вылетает совсем другое.

— Сколько времени я здесь нахожусь? — мой голос звучит глухо, будто вся жизнь из меня выветрилась.

Как дым в форточку.

— Больше месяца, — коротко сообщает он, продолжая буравить меня своими пылающими опалами.

Беззвучно усмехаюсь, но все же задумываюсь.

Действительно, когда они были? Господи боже… Скорее всего у меня задержка из-за голодовки и гребаного стресса.

— Ты плохо выглядишь, — его грубое замечание возвращает меня в холодную реальность. — Сегодня тебя осмотрит врач, — щурясь, строго сообщает Айюб.

Он издевается? Думает, я поверю, что его волнует мое состояние?

Пусть катится к черту.

Высокомерный подонок.

С каждой секундой во мне все-таки начинает просыпаться раздражение. Прячу горькую усмешку.

Хоть что-то я еще чувствую.

— Сделай то, зачем пришел и оставь меня в покое, — сипло произношу я.

Сжав подбородок сильнее, он заставляет меня встретиться с его хищными глазами, в которых читается лишь одно: я его собственность. И почему-то этот взгляд мне напоминает о нем… А это причиняет мне больше боли, чем грубые мужские пальцы, удерживающие меня на месте.

— Я не прикоснусь к тебе, пока твое здоровье не придет в норму. Ты живой мне нужна, — Айюб создает небольшую паузу, но затем продолжает. — Ты сама все усложняешь, Таня, — он ощутимо проводит по моим губам большим пальцем. — Поиграла в сильную и независимую и хватит. Все равно сделаешь по-моему, выбора у тебя нет, малышка. Так что планы изменились и сегодня мои люди перевезут тебя ко мне в дом.

Пусть делает, что хочет. Бороться? А за что? Может, так я быстрее наскучу этому зверю.

— Зачем? — делаю вид, что мне интересно.

— Затем, что ты теперь моя жена.

Становится немного интересней. Отчего губы растягивает однобокая улыбка. Хаджиев передал эстафету? Мда. Обидно? Противно? Нет. Мне уже все равно. Внутри обжигающая пустота.

— Насосала на повышение? — горько усмехаюсь сама над собой, но, видимо, произношу это вслух.

— Марат мертв.

Сердце, которое казалось мне атрофировалось после всего, что я пережила, предательски екает. Оно живое и в доказательство прямо сейчас делает кульбит, подпрыгивая к самому горлу.

— Вот как… — едва шевелю вмиг потяжелевшим языком, а в следующее мгновение желудок выворачивает наизнанку и меня тошнит прямо под ноги. Откашливаюсь, выпрямляясь и прижимая тыльную сторону ладони к подрагивающим губам. Но разговор продолжать больше нет ни сил, ни желания.

— Вечером встретимся за ужином и все обсудим, — твердо произносит он, — а до этого тебя отвезут в мою клинику, и будь любезна, не создавай никому трудностей.

Айюб плавно поднимается с места и направляется на выход, а я так и остаюсь сидеть с застрявшим сердцем в горле. Едва проталкивая в легкие клочки воздуха. Мертв… Не укладывается в голове. Возможно, это отвратительно, но сколько бы не проклинала его, сколько бы не заставляла себя ненавидеть… где-то глубоко внутри тлел ветхий уголек надежды. Все это время наивная часть меня ждала, что Хаджиев появится и спасет. Выдернет из рук своего врага. Не даст погибнуть. Но он не пришел, позволив мне угаснуть. Растаять, как снежинка от случайного вздоха. И я не обязана оплакивать его. Да и не получается. Не ощущаю я должной боли. Нет этого раздирающего чувства утраты. Или я уже смирилась, что этот человек перестал существовать для меня в тот день как предал, или он просто жив.

Мои невеселые мысли прерывают вошедшие амбалы, а уже через час я сижу в белой палате. В частной клинике, где мне оказали полное обследование и немного привели в порядок: накормили, помогли принять душ и натянуть на себя чистую одежду.

Ощутив небольшой прилив сил, я заставляю себя подойти к зеркалу и встретиться в его отражении с незнакомой мне девушкой: впалые щеки, бледно серый цвет лица, на котором отчетливо сияют темные круги вокруг потускневших глаз. Я не узнаю себя. Кажется, что все это дерьмо происходит не со мной.

— Татьяна Владимировна, — позади меня раздается женский голос, поворачиваюсь и замечаю в дверях ванной комнаты медсестру. — Дмитрий Олегович ждет вас в палате.

Натянув на лицо вынужденную улыбку, я киваю ей в знак согласия.

Перед самым выходом я на мгновение бросаю на себя взгляд в зеркало, а потом медленно направляюсь обратно в палату.