Не позже полуночи

Трудно даже представить себе более разительное несходство, думалось ей несколько часов спустя, между тем Ником, каким изобразил его отец — человеком с уязвленным самолюбием, обиженным на весь мир, постоянно озлобленным неудачами, — и этим, который сам вызвался развлечь ее и просто из кожи лезет, чтобы сделать ей приятным каждый проведенный в его обществе миг. Двухмоторный катер с небольшой каютой — не то что одышливая моторка, на которой Майкл доставил Шейлу на остров, — ровно скользил по озерной глади, лавируя среди бесконечных отмелей, а Ник, сидя на месте штурвального, указывал то на одну, то на другую достопримечательность на берегу. Далекие холмы на западе, развалины замка, башня, оставшаяся от древнего аббатства. Он ни разу и словом не напомнил ей о цели ее визита, не стал выспрашивать о собственной ее жизни. Сидя бок о бок в каюте, они закусывали вареными яйцами и холодным цыпленком, а Шейле думалось, какое наслаждение такая поездка доставила бы ее отцу, как пришелся бы по душе такой вид отдыха, если бы он до него дожил. Она представила себе, как они с Ником сидят вдвоем, болтая, перебрасываясь морскими словечками и, сколь это ни забавно, распуская перед ней свои павлиньи хвосты. А вот мама — другое дело. Она всем только испортила бы удовольствие.

— Знаете, — вдруг сказала Шейла в порыве откровенности, вызванной глотком виски, выпитым до гиннеса, — тот капитан Ник, которого я себе нарисовала, ни чуточки на вас не похож.

— А что вы себе нарисовали?

— Ну раз мне сказали, что вы анахорет, я вообразила себе старца, живущего в замке в окружении преданной челяди и грозных волкодавов. Этакий старый хмырь. Угрюмый, резкий, вечно орущий на слуг или же добренький господинчик, любитель розыгрышей и всяких штучек.

Он улыбнулся.

— Я умею быть очень резким, и Бобу часто от меня достается. Что же до розыгрышей… В свое время я ими очень увлекался. Да и сейчас не прочь. Еще пива?

Она покачала головой и, откинувшись, прислонилась спиной к переборке.

— Беда в том, — продолжал он, — что шутки, которые я разыгрывал, обычно доставляли удовольствие только мне одному. Да к тому же вышли из моды. Не думаю, что вот вы, например, сажали когда-нибудь вашему редактору в письменный стол выводок белых мышей.

Пожалуй, уборная премьерши сойдет за редакторский письменный стол.

— Белыми мышами мне не случалось баловаться, — заявила она. — А вот дымовую шашку я своему боссу однажды сунула под кровать. И, поверьте, он выскочил из нее как ошпаренный.

Все так и было — в Манчестере, и Брюс ей этого так и не простил: авансы, которые он делал, желая закрутить с ней тайный романчик, рассеялись как дым.

— Вот-вот, — сказал он. — Лучшие шутки тешат только нас самих. Но босса вашего, надо думать, вы хорошо шуганули.

— Необходимая самозащита, — сказала она. — Мне совсем не улыбалось ложиться с ним в постель.

Он было прыснул, но сдержался:

— Прошу прощения за нескромный вопрос: вам сильно досаждают ваши редакторы?

Она помолчала, делая вид, что обдумывает ответ.

— Как когда. Есть очень настырные. Но если хочешь сделать карьеру, а я как раз хочу, на этом можно получить повышение. Впрочем, тут все далеко не просто. Я — особа не очень податливая.

— В каком смысле?

— В самом простом: я не раздеваюсь по первому требованию. Нужно, чтобы человек мне нравился. Я вас шокирую?

— Отнюдь. Старому хмырю вроде меня интересно знать, чем дышит нынешняя молодежь.

Она потянулась за сигаретой. На этот раз он не замедлил поднести зажигалку.

— Дело в том, — сказала она (совсем как если бы беседовала с отцом, убедившись, что мама накрепко засела в соседней комнате; только с Ником подобный разговор доставлял ей больше удовольствия), — дело в том, что, на мой взгляд, сексу придают непомерно много значения. Мужчины поднимают вокруг этого дела невообразимый шум — от их воя, право, уже мутит! Некоторые даже впадают в истерику. И единственно ради того, чтобы хвастать снятыми скальпами — этакая игра в краснокожих индейцев. Ничего хорошего я тут не вижу. Правда, мне всего девятнадцать. У меня еще много времени впереди, возможно, я еще дозрею.

— Я не стал бы на это рассчитывать. Девятнадцать — вполне зрелый возраст. Куда более зрелый, чем вы думаете. — Он встал с рундука, перешел на место у штурвала и включил мотор. — Мне доставляет огромное удовольствие, — добавил он, — думать о том, сколько скальпов вы уже сняли и какой вой разносится по всей Флит-стрит.[141] Сочту долгом предостеречь своих друзей-журналистов: им надо быть начеку.

Она взглянула на него в испуге:

— Друзей-журналистов?

Он улыбнулся:

— У меня в прессе есть кой-какие связи. — И, развернув катер, направил его к Овечьему острову.

Так, сказала себе Шейла, значит, не сегодня завтра он проверит, какая я корреспондентка, и установит, что никакие редакторы меня к нему не посылали. Что же касается Дженнифер Блэр, то ему придется перебрать немалое число театральных менеджеров, прежде чем кто-нибудь среди них скажет: «А, вы о той блистательной молодой актрисе, которую в Стратфорде[142] пытаются заполучить на будущий сезон?»