Не. Прикасайся ко мне

Я посмотрела на Гэвина и увидела искренность в его глазах, однако покачала головой. Говорить перед сосредоточенными на мне студентами уже было достаточно тяжело, а если отвлекаться на его присутствие рядом, стало бы еще сложнее.

– У меня получится.

Он улыбнулся:

– Я тоже так думаю.

Я кивнула с наигранной решительностью и еще раз прочитала доклад, причем особое внимание обратила на часть Аннабель, которую до сих пор лишь пробегала глазами.

Профессор Эриксен стал позади своей кафедры и с нетерпением посмотрел на аудиторию. Он не сказал ни слова, но ему и не надо было. Его седые волосы и жесткое выражение лица излучали авторитет, необходимый для того, чтобы весь зал замолчал.

Мы все искали свои места: в этот раз мы сидели по группам. Я сидела у прохода рядом с Гэвином. Он положил руки на стол и с любопытством нагнулся вперед, как будто был рад докладам.

Эриксен сделал короткое вступление к сегодняшнему занятию. Затем он дал слово первой группе, которая сплоченно заняла место за его кафедрой.

Я не понимала ничего из того, что рассказывали докладчики. Для этого я была слишком занята: не спускала глаз с Гэвина и Коннора и снова и снова просматривала доклад. Руки дрожали, а беспокойный желудок издавал булькающие звуки. Я надеялась, что их никто не слышит. Я чувствовала себя плохо и жалела, что этим утром не осталась лежать дома. Хуже, чем сам факт доклада, была лишь неизвестность, когда именно Эриксен назовет наши фамилии.

Пять выступлений спустя пришло время. Наступила моя очередь.

– Удачи, – сказал Коннор.

Гэвин тоже пожелал мне успеха.

– Ты справишься.

Я хотела в это верить. Только моя футболка уже пропиталась потом, я чувствовала это, пока шла по залу вниз. Я заняла место за кафедрой, и говор моих сокурсников стих. В аудитории наступила тишина. Взгляды обжигали мою кожу, которая сразу начала зудеть. Мои конечности онемели. Я судорожно сжала дрожащими руками край ораторской трибуны.

Я не боюсь.

Страх не настоящий.

Со мной ничего не может случиться. Я была в помещении, полном людей, и никто из них не принуждал меня к чему-либо, чего я не хотела. Это просто доклад. Мне нужно лишь ясно и четко, понятно для всех произнести слова, написанные на бумаге. Это все.

Я пыталась сконцентрироваться на студентках, которые все-таки были в большинстве. Мои губы раскрылись, но звука не было. Я увещевала себя, что этот доклад – ничто в сравнении с тем, что я уже пережила. И то, что на меня смотрят несколько студентов, еще не значит, что я на следующее утро проснусь с синяками. Вероятно, большинство даже не обращает на меня внимания и забудет обо мне, как только я снова займу свое место между ними.

Я откашлялась, сделала глубокий вдох и начала. Мой голос был слабым, но благодаря микрофону он разносился по всему залу.

Первые предложения были адом, но с каждой секундой становилось терпимей. Никто не смотрел на меня зло, не высмеивал меня. Со мной ничего не происходило. И, прежде чем это осознала, я добралась до последнего предложения доклада. Потрескивание микрофона стихло, и я увидела профессора Эриксена.

Он посмотрел на меня, приподняв брови, потом кивнул:

– Спасибо за этот доклад, мисс Дертинг.

Счастливая оттого, что все кончено, я на подгибающихся ногах пошла на свое место, а следующая группа уже готовилась к докладу.

Коннор и Гэвин улыбнулись мне.

– Молодец! – сказал Гэвин одобрительно.

Коннор кивнул и поправил очки на носу.

– Было заметно, что ты нервничала, но это присуще каждому.

– Спасибо. – Я улыбнулась ему и устало опустилась на стул. Я испытывала облегчение и одновременно гордость. Возможно, я находилась на пути к выздоровлению и мне нужно лишь немного поддержки.

Недели после моего звонка доктору Монтри проходили без происшествий. Первые дни я постоянно ожидала нового приступа паники, но его не было, и со временем моя паранойя утихла. Я планомерно посещала лекции и медленно готовилась к экзаменам, которые были назначены на октябрь. Во второй половине дня я делала домашние задания или читала книги, которые нам назвал профессор Эриксен. По вечерам я разговаривала по телефону с Меган, чтобы избежать звонков мамы.

Однако все же страх постоянно сопровождал меня. Прежде всего я боялась момента, когда мне надо будет отвечать перед Лукой. До сих пор он ни разу не заговаривал о моем нервном срыве, но невысказанные вопросы стояли между нами как стена. В книгохранилище мы безмолвно работали рядом, а если говорили, это имело отношение либо к каталожным карточкам, либо к книгам. Мне не мешало наше молчание, совсем наоборот, я даже была рада этому. Но после совместного ужина и следующего утра внезапная сдержанность ощущалась как регресс, который мне не нравился.

В середине сентября я снова провела выходные у Апрель, когда Лука был в Бринзоне, помогая своему отцу с крышей. Мы погрузили квартиру в хаос и два дня питались пиццей и мороженым.